Мастерская / Гинзбург Архитектс
Архитектурная мастерская «Гинзбург и Архитекторы» была основана В.М.Гинзбургом и А.В.Гинзбургом в 1995 г. с целью реставрации и восстановления памятника конструктивизма «Дом Наркомфина», созданного по проекту М.Я.Гинзбурга в 1928–1930 гг.
По прошествии более 30 лет борьбы за сохранение шедевра мировой архитектуры, в 2020 году, долгожданная реставрация здания была завершена. Мастерская к этому моменту уже получила широкий опыт реализации разнообразных проектов от реставрации и приспособления объектов культурного наследия, до создания новых жилых и общественных комплексов, проектов квартальной застройки, загородных и курортных резиденций, дизайн-проектов интерьеров, а также градостроительных концепций и мастер-планов городов.
Работы авторского коллектива Мастерской имеют множество призов и наград, в том числе международных архитектурных конкурсов, среди них ряд дипломов лауреата международного конкурса «Золотое сечение», специальный приз Американского института архитекторов, диплом лауреата международного архитектурного триеннале «Интерарх» за проект многофункционального рекреационного комплекса (остров «Шри-Ланка», архипелаг «Мир», Дубай, ОАЭ), диплом Открытого международного конкурса на разработку мастер-плана городского округа «Город Дербент» и др.
Деятельности мастерской посвящен отдельный выпуск «Tatlin-Mono 2000-2010», «Tatlin-plan», многочисленные публикации в ведущих российских и иностранных архитектурных журналах.
Мастерская имеет опыт работы в различных регионах Российской Федерации, Хорватии, Черногории, Испании, Дубае, Казахстане, значительный опыт работы в составе консорциумов, в том числе, с иностранными архитектурными бюро.
За годы работы по проектам «Гинзбург и Архитекторы» реализовано несколько десятков объектов различного функционального назначения и объема.
Уникальный практический опыт мастерской в реставрации памятников архитектуры был получен в процессе разработки проектно-реставрационной и технологической документации и в ходе реставрационных и изыскательских работ для зданий разных исторических периодов: Главного дома городской усадьбы Долгоруковых-Бобринских, 2-я пол. XVIII в. — XIX в. (Москва, М. Дмитровка д. 1/7), Доходного дома, 1910-1913гг., архитектор К.Л.Розенкампф (Москва, ул. М.Дмитровка, д.3), дома, в котором в жил известный российский книгоиздатель И.Д.Сытин (Москва, Настасьинский пер., 2) Усадьбы А.П.Сытина, кон. VIII — 1-я пол. XIX вв. (Москва, Сытинский пер., д. 5/10, стр. 5) и таких знаковых памятников эпохи Русского авангарда, как «Ансамбль экспериментального жилого дома Наркомфина с коммунальными зданиями, 1928-1932 гг., архитекторы М.Я.Гинзбург, И.Ф.Милинис, инженер С.Л.Прохоров» и «Здание газеты «Известия» 1927 года, архитекторы Г.Б.Бархин, М.Г.Бархин».
Процесс изучения, восстановления и популяризации архитектурного наследия Русского авангарда представляется принципиально важным и неотъемлемым для сохранения имеющего мировое значение периода русской культуры XX века. Помимо прямой архитектурно-реставрационной деятельности «Гинзбург и Архитекторы» активно занимается образовательно-просветительскими программами: переиздание книг М.Я.Гинзбурга на русском и английском языках, участие в международных конференциях и организации выставок, чтение лекций в России и за рубежом, посвященных архитектуре 20-х – 30-х годов, ее осмыслению и сохранению.
«Мы старый мир разрушим» у нас в подсознании и генах» — архитектор Алексей Гинзбург – Москвич Mag – 20.08.2020
Подходит к концу реставрация здания Наркомфина, дома Наркомата финансов на Новинском бульваре, спроектированного в 1928–1930-м архитектором Моисеем Гинзбургом в сотрудничестве с Игнатием Милинисом. Внук автора архитектор Алексей Гинзбург (бюро Ginzburg Architects) руководит проектом реставрации знакового памятника советского авангарда, воплощения коллективистской идеи и смелого эксперимента в области конструктивистского жилья.
Сегодня в нашем городе наблюдается тревожная ситуация, когда вместо объектов культурного наследия воспроизводятся их макеты, но при этом употребляется понятие «реставрация». Имеются ли у архитекторов, взявшихся за реставрацию зданий, какие-то сдерживающие инструменты?
Разумеется, сдерживающие инструменты имеются, есть действующее законодательство и суровые требования, но, как писал классик, «строгость законов компенсируется необязательностью их исполнения».
Если установлен статус памятника, все проверяется и соблюдение законодательства фиксируется. Но дело в деталях. Существует предмет охраны и важно, чтобы его формулировали люди, не только любящие памятники, но понимающие, как этот памятник строился, как его можно и должно реставрировать.
Вот вам пример. Однажды мы с коллегами обсуждали вопрос корректировки предмета охраны здания 1920-х годов, строившегося как временный павильон. Были обнаружены подлинные фрагменты пола, элементы интерьера, архитектурные детали, которые в предмете охраны отсутствовали. Предметом же охраны были колонны, которые не составляли целостную систему. Некоторые из них были сделаны из деревянного, цилиндрованного бревна, другие представляли собой кирпичные столбы, часть и вовсе утрачена. Шла долгая дискуссия. Почему мы должны хотя бы формально сохранить эти колонны? Потому что они созданы в то время, когда здание было построено.
Или, скажем, необходимо сохранять здание потому, что в нем бывал Пушкин.
Хорошо, если Пушкин, меня больше пугают дома, в которых выступал Ленин. Многие ждут момента, когда памятник разрушится, и проблема решится сама собой. Долго казалось, что ждали саморазрушения и дома Наркомфина.
Что было предметом охраны в Наркомфине?
Наркомфин — это манифест, декларация нового образа жизни. В этом его ценность. В этой работающей актуальной архитектуре многое было утрачено, особенно во время чудовищных евроремонтов нулевых годов, когда выносились окна и перегородки и квартиры сдавались внаем. Предмет охраны дома Наркомфина — это его функция, планировка и стены.
Важна демонстрация актуальности здания, восстановление его функции в том виде, в каком оно задумывалось автором.
Южный фасад
Восточный фасад
Технические решения зданий функционалистской архитектуры влияли на эстетические решения. Часть структуры дома составляли проходившие внутри стен инженерные коммуникации. При реставрации обнаружилось огромное количество труб и байпасов, в свое время просто прокинутых в обход коммуникаций, которые починить было невозможно.
Так, при реставрации пришлось нарушить, а затем заделать предмет охраны, прорезав отверстия в межквартирных перегородках. Найдя оригинальную трассировку, уже по ней мы прокладывали инженерные системы в соответствии с современными требованиями.
То есть, решаясь на те или иные действия в памятнике, реставраторы всякий раз идут на компромисс?
Мое мнение: любые действия оправданы, если они подчинены цели сохранить подлинную материальную историческую среду.
«Мы старый мир разрушим» — таким было отношение к прошлому, насаждавшееся советским воспитанием. Его инерция укоренилась в подсознании, в генах. Как говорил профессор Преображенский, «вся разруха в головах».
Девелоперы — люди относительно молодые. Им подсознательно представляется, что снести старый дом и построить новый такой же формы проще и дешевле. Это означает абсолютно уничтожить материальную среду.
Как было, например, со зданием «Военторга» на Воздвиженке?
Я бы не сказал, что вновь построенный «Военторг» хоть сколько-нибудь напоминает формой здание, стоявшее там прежде.
Или вот другой пример: телефонная станция на Зубовской площади. Сейчас вырастает фасад, более или менее похожий на тот, исторический. Фасад сложен из газобетонных блоков, их, разумеется, штукатурят, в лучшем случае покрасят в тот же цвет, который был. Но почему нельзя сохранить то же здание и тот же фасад?
Еще раз подчеркиваю: даже при старательном копировании исторической архитектуры, при замене ее новым макетом в натуральную величину, мы теряем дух времени на тактильном уровне, на уровне восприятия нами истории самого места.
В Наркомфине вам удалось преодолеть штампы и стереотипы. Расскажите, как.
Пришел внук архитектора, стал этакой занозой и постепенно заразил своим подходом. (Смеется.)
Все шесть лет реставрации дома Наркомфина я агитировал, твердил о важности не просто воссоздания, точного копирования элементов по сохранившимся образцам, но необходимости консервации самих образцов.
Постепенно все члены команды становились моими союзниками. Видя эффект, они понимали, ради чего все эти усилия. Со временем приходило осознание важности такого консервационного подхода.
Мы воссоздавали квартиры с исторической планировкой и отделкой, восстанавливали подлинную покраску, отливали бетонные рамы, световые приямки. К сожалению, уцелело процентов пятнадцать от общего количества оконных створок, но и их мы интегрировали в интерьер. Если бы этого не сделали, что бы тогда сохранилось от памятника?
Я уверен, мы должны вкладывать в сознание людей, что в первую очередь надо консервировать подлинные исторические элементы, а новые делать новым, не «под старину».
Часто привожу доходчивый пример с мебелью. Приходя в антикварный магазин, вы видите отреставрированный предмет: стол, стул или буфет. Копия, старательно залитая лаком, скорее всего вам не понравится в отличие от старого предмета, где даже под тонким слоем матового лака будут заметны новые вставки из шпона.
Вы понимаете, да, это отреставрированный предмет, но он подлинный, и вся толща времени лежит у вас перед глазами.
Я восхищаюсь тем, как элементы старого дворца были интегрированы в новые стены в Neues Museum в Берлине.
В здании «Гаража» Рем Колхас, один из лучших архитекторов мира, посчитал важным сохранить эстетику 1970-х годов, элементы ресторана «Времена года».
Когда в Наркомфине мы подошли к этапу отделки квартир, я посчитал, что раз этой самой отделки не осталось совсем — она вся была уничтожена, — то зачем делать карикатурную стилизацию случайных образцов 1930-х годов, пошлые реплики которых воспроизводят некоторые современные фабрики? Сообразуясь с Венецианской хартией (международный документ, закрепляющий профессиональные стандарты в области охраны и реставрации материального наследия, был принят в 1964 году в Венеции. — «Москвич Mag»), документом, большим поклонником которого я являюсь, я принял решение делать заново то, что можно сделать заново. Тем более что перед нами стояла задача подготовки супертехнологичного, суперкомфортабельного жилья.
Как стойка ресепшн, которой в доме Наркомфина не существовало?
Именно. Мы решили ее в современном дизайне, так, чтобы форма могла коррелироваться с этой архитектурой и интерьером. «Почему, — спрашивали меня, — вы не сделали стилизацию под 1920-е годы?» Потому что такой стойки, да и самого лобби в Наркомфине не было. Пусть новая вещь будет подчеркнута старыми. Если говорить о деревянных поручнях, светильниках и радиаторах, которые формируют образ этого интерьера, мы их повторили.
Тут проходит водораздел: с одной стороны, консервация элементов, оставленных в первоначальном виде, с другой — реплики, выполненные так, чтобы было видно различие между старым и новым.
Стараюсь придерживаться этой системы. Чтобы ее сформулировать, у меня ушло около десяти лет работы по воссозданию разных объектов.
Памятники эпохи конструктивизма — дома, целые кварталы и поселки — по-прежнему безжалостно идут под снос, пополняя списки погибших зданий.
Все та же инерция мышления, о котором я уже говорил. Когда я начинал историю с реставрацией дома Наркомфина в 1986 году, тогдашнее руководство города было антагонистом этой культуры в целом. Хотя уже тогда было понятно, что конструктивизм — наш главный вклад в мировую культуру. Россия была одним из двух центров формирования культурной политики в момент, когда закладывалась основа современной культуры, не только архитектурной, любой. Говорить сейчас, что это нам чуждо, все равно что продолжать традиции постановления 1932 года, с которого началась известная кампания травли.
Сможет ли реставрация такого знакового памятника, как дом Наркомфина, повлиять на решение судьбы других, менее заметных конструктивистских зданий?
Мне кажется, должно стать лучше. Во всяком случае мы показали пример того, как наследие этого периода можно восстанавливать, причем в рамках коммерческого проекта.
Все участники общественного процесса, власть и общество должны наконец осознать, что конструктивизм — важнейшая часть нашего наследия. Возможность реставрации дома Наркомфина фантастическая, для этого звезды должны были выстроиться в определенную комбинацию.
Я посчитал важным знаком то, что экскурсии в доме Наркомфина стали вестись не только на иностранном, но и на русском языке. Видимо, должно было пройти время, чтобы власть стала относиться к наследию конструктивизма без демонстративного отрицания.
Считаю также, что просветительство должно затронуть и тот огромный архитектурный пласт советского модернизма, огромная ценность которого не осознается, наследие никак не охраняется и легко уничтожается.
Так не повезло Киноцентру, зданию, спроектированному моим отцом Владимиром Моисеевичем Гинзбургом.
Для меня модернистская архитектура ассоциируется с оттепелью, впитавшей дух свободы, с возвращением нашей культуры в мировой мейнстрим, со временем, когда из монолитного железобетона создавались фантастической образности и эмоциональности комплексы и здания, когда советские архитекторы вдохновлялись Ле Корбюзье, новым брутализмом, в свою очередь выросшим из нашего же авангарда.
Очень важно сохранить эту архитектуру свободы, родившуюся в очень странной среде в очень странную эпоху. Ее надо защищать, приспосабливать, реконструировать и нельзя сносить.
Фото: Ginzburg Architects
Автор проекта реставрации Наркомфина — о трудностях, находках и будущем здания — Strelka Mag
Этим летом закончилась реставрация Дома Наркомфина, которой руководил архитектор Алексей Гинзбург, внук создателя самого проекта. Здание осталось жилым — все квартиры давно распроданы, а на плоской крыше восстановлены солярий и терраса. Вскоре здесь появится и общественное пространство, задуманное ещё в изначальном проекте. Strelka Mag поговорил с Алексеем Гинзбургом о трудностях во время реставрации, неожиданных находках и будущем открывшегося для всех здания.
Дом построили в 1920–1930-е годы по проекту архитектора Моисея Гинзбурга. Нижняя половина коммунального корпуса была отдана под детский сад, из других задуманных общественных пространств в нём открылась только столовая. После войны детский сад был закрыт, а два зала столовой — приспособлены под типографию и конструкторское бюро.
Напротив жилого корпуса был построен хозяйственный блок, в нём располагалась прачечная. Золотым веком дома стало десятилетие 1930-х годов, когда все идеи авторов были реализованы и использовались. В неординарном доме жили яркие представители элиты того времени: Дейнека, Семашко, Антонов-Овсеенко, а также и сами Гинзбург и заказчик проекта Милютин (бывший нарком финансов).
С момента постройки в здании ни разу не проводился капитальный ремонт, и уже с 80-х годов стали говорить о необходимости восстановления памятника. К этому моменту здание сильно отличалось от изначального проекта: был застроен первый этаж, надстроен коммунальный корпус, перекрыты двухсветные пространства. В 2006 году Дом Наркомфина включили в список 100 архитектурных памятников, находящихся под угрозой уничтожения. В это время пустующие квартиры начали сдавать под мастерские: например, там арендовали помещение художники Антон Тотибадзе и Саша Пастернак.
Первый проект реставрации, предложенный Владимиром и Алексеем Гинзбургами, появился ещё в 1986 году. Следующая попытка была предпринята в 1995-м в рамках специально созданного для проекта реставрации Наркомфина архитектурного бюро («Гинзбург Архитектс»). После этого было ещё несколько попыток, пока ситуация окончательно не затормозилась в 2005 году. В 2016-м здание выставили на торги. Девелопер «Лига прав» и «Гинзбург Архитектс» начали реставрационные работы в 2017 году.
Почему здания авангарда подходят для современной жизни
Проектом Наркомфина я хотел бы привлечь внимание к наследию авангарда. Двадцатые и тридцатые годы — это период, когда Россия была одним из главных центров формирования культурной политики, а Москва, соответственно, одной из культурных столиц. Это касается не только архитектуры, но и в равной степени музыки, живописи, театра, кинематографа. Короткий период развития авангарда проходил на фоне революционных изменений, но был связан не столько с коммунистической идеологией, сколько со сменой эпох и возникновением индустриального общества. Это осознавали архитекторы-конструктивисты, и тот же Гинзбург в своей программной книге «Стиль и эпоха» писал о глобальных мировых изменениях и потребностях появляющегося современного человека. Ответом на эти потребности и стал Дом Наркомфина, выразивший идеи нового образа жизни.
Поэтому для меня была очень важна не только реставрация «формы» этого здания, но и демонстрация его актуальности, восстановление его функционального значения в том виде, каким дом был задуман автором. Идеи, заложенные архитекторами в Дом Наркомфина, абсолютно современны. Это подтверждается и тем, что сейчас в нём будут жить люди, с удовольствием купившие все квартиры до завершения реставрации. Этим я доволен и считаю, что здесь мы показываем важность связи времён, в том числе связь эпохи двадцатых годов с современностью.
Кроме этого, все часто говорят о социальных и архитектурных достоинствах и смыслах Дома Наркомфина, но очень мало известно о его инновационности с точки зрения инженерно-технических систем. Этот дом очень простой и лаконичный снаружи, но он очень сложен внутри. Его устройство невероятно продуманно, в нём нет декоративных элементов и ни одной случайной детали, которая бы не имела конкретного смысла и функции. Всё сделано с определённой целью. Это и делает его памятником эпохи современной архитектуры. Дом Гинзбурга и Дом Мельникова — это два знаковых памятника той эпохи, которые изучают во всём мире как основу современной архитектуры.
В чём особенность реставрации Наркомфина
Для меня история с реставрацией Наркомфина началась в середине восьмидесятых годов, когда мой отец Владимир Гинзбург начал искать возможности для восстановления дома. Было много попыток, закончившихся неудачами. Ситуация изменилась неожиданно, в один момент. Сами реставрационные работы начались пять лет назад, когда мы с командой и Гарегином Барсумяном, девелопером проекта, приступили к работе уже на площадке. Эти несколько лет были заполнены невероятно концентрированными усилиями всего большого коллектива участников.
Для нас было важно изменить подход к реставрации памятников. Этот проект является консервационным, то есть все сохранившиеся подлинные элементы здания защищены и оставлены в своём первоначальном виде. Реплики же выполнены так, чтобы была видна разница между старым и новым. Показательно, что люди называют такие проекты реконструкцией. В головах даже весьма образованных людей разница между понятиями «реконструкция», «реставрация» и «консервация» незначительна, они считают, что достаточно просто сделать правдоподобную копию исторического здания, чтобы вернуть его в городской контекст. Стилизационный подход, то есть реставрация по представлению об историческом стиле, — это то, с чем ещё в XIX веке боролись Уильям Моррис, Виолле-ле-Дюк и многие другие архитекторы.
Этот подход иногда приводит к даже качественным копиям, которые тем не менее фактически размывают и уничтожают настоящую историческую ткань города. Разрушение Наркомфина происходило и в советское, и в постсоветское время. Последние жильцы делали ремонты, ничего не оставляя от изначального облика квартир. Такие процессы происходят везде, не только в памятниках авангарда. Очень мало остаётся подлинного, потому что с советских времён нам всем внушали, что старые вещи не имеют никакой ценности, важно лишь то новое, что мы создаём. Это довольно опасный путь: в итоге мы не понимаем, что было в прошлом, не можем даже это повторить — не говоря о том, чтобы «сделать лучше».
Такая инерция существует где-то в подсознании. Советской школы уже нет, а подобное мышление остаётся, и сталкиваешься с ним, общаясь и с людьми, ратующими за сохранение исторического города. Поэтому этим проектом я хотел показать пример. В нём мы чётко консервируем сохранившиеся исторические фрагменты, делаем реплики, воссоздавая в точности исторические технологии, по которым были выполнены те или иные детали дома. Показываем, где старый элемент, который можно увидеть, потрогать, а где новый. Мы старались передать дух времени в своей подлинности. Мне хотелось бы большего, но я доволен и тем, что удалось сделать за прошедшие пять лет. Это была очень тяжёлая, очень сложная технически и психологически работа, в ней помогали энтузиасты и единомышленники. Потому что стереотипы в сознании людей очень сильны. Вначале им приходится объяснять и доказывать, но потом, после конкретного примера твои собеседники становятся союзниками, и это воодушевляет.
Как по фотографиям восстанавливали детали
Дом Наркомфина был подробно описан в книге Моисея Гинзбурга «Жилище». Упомянутые там архитектурные детали и узлы были особенно ценны в работе над реставрацией. Для себя я назвал это «архитектурной археологией». Например, мы смотрели на чёрно-белые исторические фотографии старых сдвижных окон. Благодаря ним стало понятно, что окна в Наркомфине были закрашены и перекрашены много раз. Некоторые из них в советское время были заменены деревянными окнами с форточками, а в нулевые годы — пластиковыми окнами.
На снимках оригинальных сдвижных окон мы видели несколько оттенков серого и не могли понять, что это. Я сомневался в том, что разные цвета были выбраны исходя из каких-то декоративных соображений. Однако какая-то причина для такого подхода должна была быть. Когда мы с инженерами-технологами стали изучать окна более подробно и основательно, мы поняли, что сдвижные рамки сделаны из дубового массива и не были покрашены, потому что от движения краска бы на них облупилась. А все неподвижные створки были из сосны, более мягкого дерева, и поскольку они никакой динамической нагрузке не подвергались, то были покрашены.
Другим открытием стал поручень на крыше и парапете. Его не было видно на фотографиях, но мы нашли рабочие чертежи этого поручня. И когда сняли многочисленные слои старых материалов, то увидели отверстия, куда крепились стойки для этого элемента.
Как Наркомфин станет открытым для всех
В книге «Жилище» Гинзбург пишет: «Дом расположен в парке», имея в виду пространство между корпусами Наркомфина. После принятия генерального плана 1936 года Садовое кольцо становилось улицей, и деревья оттуда пересаживали ровными рядами на территорию перед Домом Наркомфина. Дорожки по кратчайшим маршрутам связывали между собой корпуса, вдоль них высадили кусты. Парк был частью архитектурной и социальной идеи Дома Наркомфина.
Поэтому для меня история с реставрацией ещё не закончена. Следующим этапом станет создание общественного пространства. Мы сделали проект цельного ландшафта, который объединяет уже отреставрированный нами хозяйственный корпус и сам Дом Наркомфина. Вместо трёх отдельных зданий появится единая среда с восстановленным парком. Кроме того, я очень надеюсь, коммунальный комплекс сохранит свою общественную функцию и останется открытым для посетителей.
На седьмом этаже, где исторически находились четыре комнаты рабочего общежития, мы запланировали апартаменты, в которых желающие могли бы остановиться на несколько дней. Два гостиничных номера воссозданы на основе оригинальной планировки 1930 годов, когда был построен дом. Это создаст ещё одну возможность для людей, интересующихся культурой авангарда, попасть в Наркомфин.
Хотелось бы верить, что этим проектом мы показали: архитектуру той эпохи вполне можно использовать и восстанавливать даже в рамках коммерческого проекта. Точно такой же подход применим к ещё сохранившимся и пока не снесённым конструктивистским рабочим посёлкам. С помощью локальных изменений малогабаритные квартиры можно сделать комфортным, современным, востребованным жильём, а пространства вокруг домов — гармоничной средой для жителей.
Я надеюсь, что проект реставрации Наркомфина поможет изменить отношение к сохранению наследия в головах людей. Основываясь на этом опыте, можно будет дальше развивать аналогичные консервационные процессы — без потери подлинности зданий и при этом с интеграцией в современную городскую жизнь. Людям важен именно такой подход — я вижу это и по новым жильцам, и по тем, кто постоянно приходит посмотреть на Наркомфин.
Фотографии: Иван Мураенко / Наркомфин
Алексей Гинзбург: «Я считаю своим преемственным занятием модернистскую архитектуру»
Архи.ру:
Весной 2015 года ваш проект многофункционального центра на Земляном Валу стал лауреатом премии «Золотое сечение». Расскажите, пожалуйста, о нем поподробнее.
Алексей Гинзбург:
– Мы работаем над ним с 2007 года и за это время сделали гигантское количество вариантов. Участок расположен в сложном по контексту и важном с градостроительной точки зрения месте. Он находится в окружении зданий, относящихся к нескольким эпохам, поэтому наш комплекс должен гармонично вступать с ними в диалог.
Напротив стоит новое здание Театра на Таганке. Как вы учитывали такое соседство?
– Мы с самого начала ориентировались на него, понимая, что нашему комплексу необходимо составлять с театром гармоничный ансамбль. Это должен быть тонко выстроенный архитектурный диалог, в котором каждая эпоха сохраняет свой характер. Я считаю архитектуру Театра на Таганке великолепной, это один из лучших примеров советского модернизма. Мое знакомство с ним началось около 30 лет назад, когда моя бабушка Елена Борисовна Новикова (архитектор, педагог, профессор МАРХИ – прим. ред.) делала книгу об общественных пространствах. Компьютеров тогда не было, и я, будучи студентом, подрабатывал, рисуя для неё «прозрачные» аксонометрии. Театр на Таганке был одним из примеров. Вычерчивая его проекции на бумаге, я оценил эту мощную архитектуру и пропустил её через себя. Сейчас, занимаясь проектом МФЦ, я использовал эти впечатления, определяя общие объемно-пространственные решения нового здания, а также материалы фасада и их цвет. Мне не хотелось делать массивный объем, который мог бы задавить окружающую застройку, но и дробить здание на множество небольших блоков тоже было нельзя. Такой контраст с театром разрушил бы ансамбль при въезде на Таганскую площадь, выполняющий роль своеобразных пропилеев в виде контрастной пары из нашего прозрачного, ритмично структурированного комплекса и массивной стены театра. Этот проект очень значим для меня, и я уделял ему максимум внимания, пока не понял, что здание получилось именно таким, каким я хочу его видеть на этом месте.
Какие ещё интересные проекты сейчас в работе?
– Есть два проекта, хотя и не очень большие по московским масштабам – от 7 до 15 тысяч м2, но, с моей точки зрения, они достаточно велики и содержат много элементов, которые необходимо продумать. Кроме того, мы делаем проект комплексной квартальной застройки у станции метро «Улица Подбельского» (переименована в «Бульвар Рокоссовского» – прим. ред.). Это бюджетное жилье, и в нем нет возможности применять сложные решения и дорогие материалы, но с градостроительной точки зрения оно чрезвычайно интересно: кроме самих домов мы разрабатываем общественные пространства, выстраиваем новую систему взаимодействия архитектурного комплекса и города.
Градостроительством вы тоже занимаетесь?
– Да, и достаточно давно. Но настоящим профессиональным прорывом в этом направлении для меня стало участие в конкурсе на концепцию развития Московской агломерации в консорциуме под руководством Андрея Чернихова. Это было как postgraduate, ещё один курс обучения.
Какие функции были возложены на ваше бюро в этом консорциуме, и что было наиболее значимым в работе над концепцией?
– Андрей Александрович собрал прекрасную команду, куда вошли российские и иностранные специалисты, в том числе географы, социологи, экономисты, транспортники. Мы проанализировали огромный объём информации, на основе которой подготовили концепцию развития. Особенно интересно и полезно было оценить презентации других участников. Какие-то подходы не показались мне близкими, а в чьи-то идеи я сразу влюбился.
Несколько лет назад мы участвовали в конкурсе РЖС на лучший эскиз архитектурно-планировочного решения участка в Нижегородской области. Мы делали проект и видение его развития на перспективу, с подробным фазированием, просчитывали точки входа на территорию, возникновение естественных связей. Именно так работают люди, правильно понимающие урбанистику, а не рисующие красивые картинки. Впрочем, жюри конкурса предпочло как раз эффектный генплан, а наш проект оказался на последнем месте, что в данном случае меня даже порадовало, т.к. наша идеология противоположна тому, что хотело видеть жюри.
Раз уже прозвучало слово «урбанистика», не могу не спросить, как вы относитесь к столь популярным сейчас проектам благоустройства городской среды? Вы сами занимаетесь благоустройством?
– Благоустройство – органичная часть любого масштабного проекта, жилого и общественного. Грамотные девелоперы заинтересованы в разработке качественного благоустройства, ведь оно, наряду с фасадами, – решающие факторы, на основании чего клиенты принимают решение о покупке или аренде недвижимости.
Городское благоустройство – нечто другое. Оно должно быть демократичным и отражать дух города. Вы же знаете историю реконструкции Арбата? В её основе лежала гениальная концепция пешеходных улиц Алексея Гутнова, но её реализация извратила все до неузнаваемости. Арбат стал напоминать, например, улицу Йомас в Юрмале – фонари, брусчатка. Это не Москва. Правильная идея была искажена из-за ограниченных возможностей советской стройиндустрии. Сейчас все иначе. Расширился диапазон решений, выбор материалов и технологий, действуют другие, более высокие стандарты. Так что нынешнюю кампанию по благоустройству можно только приветствовать.
Но, говоря откровенно, у идеи важности городского пространства давняя история. Еще Елена Борисовна Новикова говорила мне, что город – это не только дома, но и пространство между домами. И сейчас мы в своих проектах, особенно когда работаем в центре, стараемся в первую очередь анализировать городское пространство, ощутить его, передать его уникальность и своеобразие, дух города.
А в чем для Вас московская специфика, этот самый «дух Москвы»?
– Для меня Москва – сложный многослойный город, и каждый слой можно воспринимать последовательно, как процесс обратной отмывки или подобно тому, как на археологическом раскопе вскрываются культурные уровни.
Москва – как слоёный пирог, и создатели каждого слоя наверняка слышали в свой адрес проклятия, что именно они уничтожили настоящую старую Москву и создали на её месте новый Вавилон. В результате нам достался «пирог» чудовищной сложности и плотности, с которым нужно работать крайне бережно. Никогда не знаешь, в каком месте какой слой вылезет – надо «откапывать» по чуть-чуть и оценивать, что сохранилось, что нет и что является наиболее адекватным выражением места. Москва не Питер и не Екатеринбург, она не проектный, а растущий город. В этом есть и интерес, и сложность, за это я её и люблю. У Москвы нет усредненного общего духа. Работать в ней – значить чувствовать слои этого пирога.
А трудно бороться с заказчиком, который хочет, например, уничтожить нижние слои? Или вы не работаете с такими клиентами?
– Архитекторы сотрудничают с разными заказчиками, в этом тоже состоит профессионализм. Существуют определённые методы и приемы решения сложных вопросов, но самое важное – уметь выстроить коммуникацию. И вот этого многие из архитекторов, к сожалению, не умеют. Нас попросту этому не учат. Я веду группу дипломников в МАРХИ и стараюсь объяснить им необходимость защищать свой проект, рассказывать, что и почему ты делаешь, какие тезисы можно использовать. Архитектор должен обязательно общаться с властями и заказчиком – покупателем его профессиональных услуг, со строителями и городской общественностью, а также журналистами. Мы работаем на пересечении различных информационных потоков и выполняем функции проводника, переводчика и коммуникатора.
Вы сказали «продвигаешь свое решение». Как вы относитесь к тезису, что архитектура должна формировать новый образ жизни? Григорий Ревзин недавно рассказал мне об эссе школы МАРШ, в которых студенты на вопрос, почему они хотят стать архитекторами, написали о своем желании «изменять жизнь». На его взгляд это скорее минус, из-за которого архитекторов не любят…
– Была модернистская парадигма, в которой архитектор воспринимал себя как ментора, старался формировать уклад новой жизни. За это, как всех менторов, их не любили, и сейчас эксплуатируют эту нелюбовь не только у нас, но и в других странах. И тем не менее новая эпоха вполне объективно требовала нового жизненного уклада, нового оформления, а архитекторы оказались в числе тех немногих, кто был готов что-то предложить. Сегодня то, что в 1920-е казалось футуризмом, давно стало реальностью. Сто лет назад люди жили совершенно по-другому.
Мне кажется, ответ человека, который хочет стать архитектором именно потому, что стремится что-то изменить, – очень честный и правильный. Приятно услышать, что молодые люди могут настолько точно это сформулировать. Архитектор создает среду, которая меняет жизнь человека. Модернистская архитектура эволюционирует – сейчас подход не такой, как в 1920-е годы, после войны или в 1970-е. Для меня эти периоды – этапы развития большого стиля, описанного Моисеем Гинзбургом в его книге «Стиль и эпоха», который возник с изменением эпохи и социума. А вот пониманием того факта, что мы изменяем среду, не надо гордиться – это скорее ответственность и обременение. Но это часть профессии.
Не могли бы вы рассказать про историю становления вашего бюро: как все начиналось и развивалось?
– Первые два года существования бюро – самые важные и ценные для меня. Я начал работать с отцом Владимиром Моисеевичем Гинзбургом, учиться у него. В МАРХИ на мое образование оказывали влияние мама, Татьяна Михайловна Бархина, бабушка и двоюродный дед – Борис Григорьевич Бархин, который был мои преподавателем. Работая с папой, я мог сравнивать различные методики обучения, это было безумно интересно, хотя и не просто, и мне очень жаль, что это продлилось всего два года.
Когда в 1997 году я остался один, старые заказчики исчезли. Но я не мог бросить дело, которое мы начали вместе с папой. Тогда работы не было совсем, более того, было ощущение тотальной изоляции. Это было очень непростое время для меня, и я очень хорошо помню людей, которые в тот период помогали мне, ещё очень молодому человеку. Мне очень повезло, что главным помощником и партнером по мастерской стала моя жена Наталия Шилова. У меня появилась возможность работать спокойно, зная, что меня поддерживает близкий человек. Мы брались за проекты, за которые не брался никто другой. Труднейшие реконструкции, где объем маленький, а головной боли и возни очень много. Как правило, это были не памятники архитектуры, а советские здания, которые хотели как-то перестроить. Часть этих проектов была реализована, а я многому за этот период научился.
Со временем стали появляться более крупные и интересные проекты: ТЦ на Абельмановской Заставе, где стояли серьезные контекстуальные и планировочные задачи; комплексная застройка в Жуковке в конце девяностых, где решалась задача формирования полноценной среды. Следующий этап развития бюро связан с серией проектов, которые мы разработали для южных регионов. В 2003–2005 гг. к нам обратились клиенты, владевшие четырьмя участками в Сочи; на одном из них мы построили дом – наверное, самый сложный из всего, что мне приходилось делать, т.к. перепад рельефа на участке составлял 25 м при 9-балльной сейсмике. Нам пришлось забить под здание больше двух тысяч свай. Это был классический «южный» дом галерейного типа. И мы смогли сделать на верхнем этаже квартиры по аналогии с ячейками типа F Дома Наркомфина. Единственное, что не удалось реализовать из-за кризиса, – жалюзийные стенки двойного деревянного фасада, которые были главной изюминкой.
Тогда мы впервые вышли за границы Московского региона и попали в мир южной архитектуры с другими идеологией, логикой, контекстом и людьми. Мы работали в Сочи, Анапе, Новороссийске, Геленджике. Затем мы сделали ряд проектов для Черногории и Хорватии. У нас сформировалось что-то вроде южной специализации. Я смеялся – Моисей Гинзбург строил санатории, даже книга у него есть, «Архитектура советских санаториев», и вот история повторяется.
Наиболее интересным моментом в этой работе была возможность расширить профессиональный диапазон в том, что касается формообразования, планировок, работы с рельефом и т.д. Это иной уровень сложности и мышления.
Какие проекты из своей практики вы можете ещё отметить и почему?
– Прежде всего это жилой многоквартирный дом в Жуковке. В нем мы постарались максимально корректно вписать современное по своей архитектуре здание в природное окружение. Мы учитывали расположение деревьев на участке и использовали в отделке фасадов натуральные материалы.
Хочу также отметить проект рекреационного комплекса на намывном острове в Дубае. Это был не совсем типичный для нас опыт создания архитектуры скорее ассоциативной, отчасти постмодернистской, несущей ярко выраженный образ. Такой подход был неизбежен. Мы приняли участие в конкурсе для известного искусственного острова, который спроектировали американцы в форме карты мира. Архитекторам из разных стран предлагалось построить некие символы, ассоциирующиеся с той или иной страной или частью света. Итальянцы на острове Италия повторили Венецию, египтяне поставили пирамиду. А нам досталась Шри-Ланка. Мы использовали как аналог раковину из Индийского океана, интерпретировав ее форму в функциональную структуру с виллами, стоящими над водой на столбах, искусственной лагуной в центре и еще множеством необычных идей. И мы выиграли конкурс. К сожалению, кризис приостановил работу над этим проектом, но мы надеемся, что он все-таки будет реализован.
Остров «Шри-Ланка». Проект, 2007 © Гинзбург Архитектс
Отдельного упоминания достоин интерьер нашей мастерской в старом «Артплее» на ул. Фрунзе. Вся работа тогда легла на плечи Наталии. Мастерская была очень загружена, и ей пришлось выступить и в качестве архитектора, и технолога. Ей удалось сотворить чудо – вписать в чердак, перегороженный мощными деревянными стойками, балками и раскосами, абсолютно функциональную и удобную планировку офиса. Получилось очень красивое пространство, в котором наше бюро счастливо работало до самого сноса фабричного здания. Также мне довелось проектировать еврейские общинные центры – один в Сочи, другой в Москве. Для каждого мы делали множество вариантов, вместе с заказчиками искали правильный баланс традиции и современности. И мне кажется, нам это удалось.
В преддверии южного, «курортного» периода сделали интересный проект на рельефе в Подмосковье. Мы построили загородный дом прямо на краю крутого оврага, так что почти половина здания словно висит над обрывом. Мы решили максимально эффектно обыграть тему рельефа как внутри дома, сделав несколько разновысоких уровней, так и снаружи, построив искусственный ручей и «парящую» террасу.
Все же невозможно не затронуть тему Дома Наркомфина, проектом реставрации которого Вы занимались долгое время. Как обстоят дела на данный момент?
– Это всегда был для меня семейный долг. Все это время, с конца 1990-х, мы поддерживали контакты с владельцами здания, обсуждали сложности реконструкции, необходимость использования специальных технологий, различные подходы и т.д. Но в последнее время, после сообщений о пристройке бассейна, подземной парковки, некорректном ведении работ на объекте – перепланировках, стеклопакетах, завхозовского ремонта, – я несколько дистанцировался от этой истории. Надеюсь, что в конце концов удастся преодолеть все препятствия и вернуть дому его былой облик.
А проект реставрации прачечной – ваш?
– Да, его сделали мы. Изначально прачечная входила в единый комплекс коммунального дома, и по тем временам предоставляла самые передовые автоматизированные услуги. Сейчас здание бывшей прачечной находится в аварийном состоянии и юридически принадлежит другой компании. В своем проекте реконструкции мы предлагаем отработать всю технологию консервации и воссоздания строительных материалов, с которыми экспериментировали Гинзбург и другие конструктивисты в своих домах.
С камышитом?
– Камышит был использован в том числе и в прачечной – как предтеча современных утеплителей. Материал был экспериментальным, на тот момент слабоизученным. Неудивительно, что он оказался не слишком устойчивым. Тем более что несчастная прачечная последние 20 лет стояла без отопления. Мы обязательно оставим камышит в каком-нибудь месте в качестве экспоната, но для сохранения максимального количества оригинальных элементов требуются опыты непосредственно на стройке, в частности с консервационными составами.
Ваш интерес к реставрации связан в первую очередь с наследием конструктивизма и работами ваших предков?
– Я стал реставратором и продолжаю осваивать эту интереснейшую профессию, изначально занимаясь только памятниками авангарда, т.к. опытных реставраторов, которые бы на этом специализировались, крайне мало. Фактически мы с отцом создали эту мастерскую именно для того, чтобы заниматься проектом реставрации Дома Наркомфина. К полноценной научной реставрации я пришел не так давно, лет пять назад, понимая, что для определенных работ необходим уникальный профессионал, например в области узкоспециальных реставрационных технологий и материалов, а какие-то вещи лучше делать самому, полностью контролируя результат.
Многое становятся ясно только во время стройки. Сколько бы ты ни сделал зондажей, всё равно, когда начинается процесс, вылезают сюрпризы и нужно оперативно принимать решения. Именно так идет процесс реставрации здания «Известий». Там множество чрезвычайно важных моментов и с архитектурной, и с исторической точки зрения. Я планирую сделать книгу о возрождении этого здания, построенного моим прадедом Григорием Борисовичем Бархиным. Процесс реставрация сейчас находится в завершающей стадии: уже виден фасад, но предстоит еще многое сделать внутри. Сейчас мы занимаемся восстановлением парадной лестницы, для чего приходится искать людей, знающих старые технологии и способных выполнить такую работу.
Мне лично этот опыт работы не только архитектором, но и реставратором даёт очень много для понимания архитектуры. У реставратора свой подход, у архитектора свой, считается, что они несовместимы. И действительно, они разнонаправлены. Но их можно сбалансировать, понимая, что именно и как нужно сохранять, а где можно добавить нового.
Ваша мастерская определенно не типичная, хотя бы по разбросу ваших специализаций: модернистская архитектура, градостроительство, реставрация… Недавно я увидела на сайте журнала AD оформленную вами квартиру. Вы продолжаете заниматься и интерьерами тоже? Зачем?
– Интерьеры – особый жанр, интересный не столько с коммерческой, сколько с творческой точки зрения. Он забирает много времени, и не всегда получаешь удовлетворение от результата. Но он дает особое понимание пространства, его соразмерности человеку и его потребностям.
Интересно менять масштаб проектов – от квартиры до агломерации, от кварталов эконом-класса до элитного особняка. Это придает гибкость, эластичность видению, не позволяет замыкаться в жестких рамках однажды выбранной типологии.
Меня всегда интересовали люди, которые чувствовали себя свободно в разных дисциплинах. Не будем говорить о Возрождении, возьмем пример гораздо ближе. Андрей Константинович Буров, учитель моей бабушки, был великолепным архитектором, но при этом занимался химией, анизотропными кристаллами, писал книги в самых разных областях. Я стараюсь учиться такому подходу.
К разговору о разнообразии могу привести ещё один неожиданный пример из своей практики последних лет. К нам обратился человек, чей предок командовал лейб-гвардии кирасирским полком на Бородинском поле, с просьбой сделать памятник. Сроки были крайне сжатые. Но задача была настолько вдохновляющей и интересной, что мы успели все закончить за два месяца, и к 200-летию сражения памятник уже стоял на поле. Наталия нашла замечательный кусок светло серого воркутинского гранита, которому мы придали форму естественного валуна. Памятник вписался в ряд монументов в честь конных полков, выделяясь на фоне зелени или тёмных деревьев зимой.
То есть вы намеренно культивируете универсализм и профессиональную гибкость?
– Абсолютно осмысленно. Иначе и быть не может. Необходимо очень четко контролировать себя, свое ощущение масштаба каждого проекта и тот профессиональный инструментарий, который ты используешь для решения той или иной задачи. Профессия архитектора исторически универсальна. И хотя сейчас урбанистов, реставраторов или интерьерных дизайнеров учат на разных факультетах, мы понимаем, что наше образование, особенно то, которое мы получили в МАРХИ, дает тебе огромную свободу самовыражения и саморазвития. Не знаю, универсализм – это привносимое или врожденное качество, но я стараюсь воспитывать его в себе.
беседовала: Юлия Тарабарина
Архитектор Алексей Гинзбург — о будущем Дома Наркомфина :: Дизайн :: РБК Недвижимость
Автор проекта реставрации Дома Наркомфина Алексей Гинзбург рассказал «РБК-Недвижимости» о реставрации памятника советского конструктивизма
Архитектор Алексей Гинзбург (Фото: Олег Лозовой/РБК)
Этим летом в Москве начались работы по реставрации Дома Наркомфина — одного из главных памятников конструктивизма и самой знаменитой постройки архитектора Моисея Гинзбурга. Руководит проектом реставрации его внук Алексей Гинзбург, который рассказал о мифах вокруг дома, трудностях работы с архитектурой авангарда и о долге перед великим дедом и отцом.
— В прошлом году основная доля в Доме Наркомфина была продана компании «Лига прав», а нынешним летом началась реставрация памятника. Как долго она продлится и что там происходит сейчас?
— Реставрация рассчитана на два года, но сегодня сказать с уверенностью, сколько точно продлятся работы, нельзя. Это слишком сложный объект, который требует очень кропотливой и долгой работы. Я начал заниматься им в 1986 году, желая помочь отцу в его попытках вернуть дому оригинальный облик. Тогда из этого ничего не вышло. После было еще много попыток отреставрировать дом, но все они оказались неудачными из-за технических, юридических, инженерных сложностей. Наконец, отношение тогдашних городских властей к конструктивистской архитектуре было резко негативным. Два года назад звезды сошлись, и появились люди, которые, с одной стороны, понимают истинную ценность Дома Наркомфина, а с другой — обладают достаточными ресурсами, чтобы заниматься его реставрацией. После того как появился инвестор, был выпущен проект реставрации и приспособления, рабочая документация. Сейчас работы находятся на начальном этапе: мы демонтируем все поздние постройки, исследуем инженерные системы, основные конструкции дома.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Работать над проектом реставрации вы начали в 1995 году. За это время концепция как-то изменилась?
— Действительно, в 1995 году мы начали плотно работать над проектом, потому что тогда появился инвестор, готовый реализовать наш проект. Но поскольку получить в собственность землю ему не удалось, проект был заморожен. С тех пор мы дорабатывали нашу концепцию, но принципиально она не изменилась: и тогда, и сейчас мы настаивали на том, что Дом Наркомфина должен быть жилым и его для этого вообще не нужно менять.
— В том смысле, что физически он устарел, а морально нет?
— Именно. Дом Наркомфина — символ жилья современного человека. Не социалистического или коммунистического, а просто современного. Именно поэтому нам было принципиально важно сохранить его изначальную функцию и показать, что это актуальное здание, в котором можно с комфортом жить и сегодня. С Домом Наркомфина связано несколько мифов, главный из которых заключается в том, что это дом-коммуна, воплощающий переход от буржуазного уклада к коммунистическому.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Почему миф? Об этом же писал сам Гинзбург в своей книге «Жилище».
— Да, но в действительности это не так. Когда Дом Наркомфина был построен, Гинзбург почти сразу же спроектировал второй дом СНК, который планировалось построить рядом. Из-за того что в 1934 году конструктивизм был объявлен вредным буржуазным явлением, воплотить идею не удалось. Но этот проект чрезвычайно интересен. Там были предусмотрены ячейки 2К, аналогичные ячейкам К (78 кв. м), только еще больше — 120 кв. м. Так где же это коммунистическое расселение? Почему же дом не состоял из ячеек типа F? Уже тогда было понятно, что дома-коммуны — это утопия, а будущее — за новым типом жилья, предпосылки для которого появились еще до Первой мировой войны. Уже тогда в России стали строить дома гостиничного типа, Нирнзее делал свой дом в Гнездниковском переулке, который очень напоминает современное жилье без кухонь, с кинотеатром на верхнем этаже и театром-кабаре внизу, с кучей общественных функций.
— Так или иначе это был внятный социальный проект.
— Это был дом, который создавал новую среду обитания с очень сильным социальным уклоном, именно поэтому идеи конструктивистов получили такую популярность в послевоенной Европе, где к власти всюду пришли социалистические правительства. Ле Корбюзье переформатировал в своих хабитатах идеи, заложенные Гинзбургом в Доме Наркомфина. Дома-коммуны были утопической идеей, которая выросла не из домов гостиничного типа, а, скорее, из рабочих общежитий, где социализация была доведена до гротеска. Но в 1920-е годы она потеряла свою актуальность.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Летом власти Москвы объявили, что создадут рабочую группу, которая будет контролировать все этапы реконструкции памятника. Кто в нее входит и какие именно механизмы контроля здесь предусмотрены?
— Честно говоря, подробностей не знаю. Точно могу сказать, что с самого начала была создана рабочая группа, ведущая авторский надзор и научное руководство проектом. В нее входят сотрудники департамента культурного наследия, авторы проекта, в том числе я, и заказчики, которые еженедельно отслеживают все текущие работы.
— На протяжении многих лет всякий раз, когда речь заходила о реставрации Дома Наркомфина, архитекторы, градозащитники и активисты настаивали на необходимости экспертного контроля за ходом реставрации памятника. Эта идея кажется справедливой.
— Я готов к любому общественному и экспертному контролю. Наша работа прозрачна: проект реставрации вывешен на сайте департамента культурного наследия, с ним могут познакомиться все желающие. Кроме того, мы сами обеспечили общественный контроль путем привлечения международных волонтеров. Например, американский фотограф Наталья Меликова ведет летопись реставрации, постоянно снимая все происходящие изменения. Совсем скоро заработает сайт, там эти фотографии будут выложены в открытом доступе. Все заинтересованные стороны смогут следить за ходом реставрации в режиме реального времени.
Проект реставрации Дома Наркомфина
— Международные организации по защите культурного наследия как-то участвуют в этом процессе?
— У них нет никаких механизмов для этого. Мы сами стараемся подтянуть их, чтобы они имели представление о том, что происходит с домом. Единственный вопрос, который я хотел бы задать сейчас, — где эти любители общественного контроля были последние пять-шесть лет? Мы пришли в дом с варварскими ремонтами, сделанными в обход предписания департамента культурного наследия. Жители выбрасывали оригинальные деревянные окна и заменяли их пластиковыми, заливали стяжки и клали керамический гранит, закрашивали и завешивали панелями стены. В большинстве квартир были проведены евроремонты, которые полностью убили оригинальные материалы. Попав в дом после четырехлетнего перерыва, я не мог его узнать — так исказились первоначальные интерьеры. Мы сейчас разрабатываем проект научной реставрации, основываясь на принципах Венецианской хартии, и хотим, чтобы Дом Наркомфина оказался в списке мирового наследия ЮНЕСКО. Вот наша главная задача.
— Но Венецианская хартия подразумевает сохранение всех исторических пластов, а дом на протяжении своей истории не раз менялся.
— Но это не исторические слои, и сохранять их не нужно. Все перепланировки делали сами жители, и признать их ценными нельзя.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Камышит вы раскроете?
— Да, это инновационный материал, который является предтечей сегодняшних минераловатных утеплителей и каменной ваты, и его нужно открыть — это история. Но камышита в этом здании применено совсем немного. Он утепляет торцы балок, которые выходят на фасад, и часть стен перехода между жилым и коммунальным корпусами. Мы оставим фрагменты-зондажи с показом этого материала, чтобы его было видно. В остальных местах заменим камышит минераловатным утеплителем в той же геометрии, как это было в изначальном проекте.
— Камышит — единственный нестандартный материал в этом доме, все остальное — монолитные конструкции. В каком состоянии они находятся?
— Как ни странно, в очень хорошем. Есть места, которые требуют ремонта, но все равно это качественный железобетон, который простоит еще не один десяток лет. Самые большие вопросы вызывают не несущие конструкции, а навесные стены с ленточными окнами, которые внешне выглядят ужасно. Это проблема восточного фасада, выходящего во двор: там были установлены бетонные цветочницы и в стене сделаны дренажные отверстия для выхода лишней воды. Кашпо тогда не использовались. После войны, когда в доме достраивали первый этаж, делали коммунальные квартиры и застраивали вторые этажи в ячейках типа К, эти отверстия для дренажа в цветочницах заделали. Вода в них начала застаиваться и попадать в трещины между штукатуркой и блоками. Это и привело к частичному разрушению стены. Мы будем восстанавливать цветочницы (поместим их в кашпо) вместе с отверстиями для дренажа и вентиляции.
— Коммунальный корпус сохранит общественную функцию?
— Конечно. Мы сейчас ищем формат, что именно там разместится — кафе, выставочное пространство или зал для мероприятий, но в любом случае коммунальный корпус станет центральной общественной зоной в этом доме.
— В коммунальном корпусе частично сохранился большой витраж. Он будет восстановлен?
— Тот витраж, который сохранился, мы отреставрируем, как был отреставрирован исторический витраж на здании «Известий». Нижняя половина витража в 1950–1960-е годы была заменена на окна, так что придется делать копию. Вообще, мы разделили коммунальный корпус на зону консервации и зону воссоздания. В зоне консервации будут работать реставраторы, которые расчистят и восстановят подлинные поверхности. В зоне воссоздания, где оригинальные элементы не сохранились, стены будут укреплять современными материалами. Например, несколько компаний сделали для нас образцы сдвижных окон по проекту Гинзбурга, и мы выбираем, на каком варианте остановиться.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Что будет с пентхаусом Николая Милютина?
— Пентхаус Милютина — идея самого Милютина. Гинзбургу она категорически не нравилась, но он вынужден был смириться с волей заказчика. В доме планировалось механическая приточная вентиляция, но из-за нехватки денег ее не реализовали. Были сделаны две венткамеры: одна — маленькая, на северной эвакуационной лестницы, другая — большая, около южной лестницы, из которой Милютин решил сделать себе квартиру. Он взял за аналог ячейку типа К — с поправкой, что она выходит не на две, а на три стороны. Кроме этого пентхауса, на крыше были четыре ячейки, в которых располагалось общежитие.
— Что там будет после реставрации?
— Во всех помещениях после реставрации будут жилые квартиры. Я был бы рад, если бы их сдавали в аренду — такой режим их использования не позволит переделывать планировки и интерьеры.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Проект реставрации дома подразумевает восстановление оригинальных интерьеров. Как они будут выглядеть?
— Сейчас восстанавливаем схему покраски этих квартир по колористическим таблицам Хиннерка Шепера, художника из Баухауса, который занимался оформлением интерьеров в Доме Наркомфина. Мы провели эксперимент в одной из квартир: сделали порядка 50 зондажей под всеми сохранившимися слоями краски и прочих материалов и расчистили оригинальные цвета. Затем взяли похожую по оттенку и текстуре краску и покрасили ею стены. Эффект был потрясающий — я впервые увидел интерьер в цвете. Все же считают, что конструктивизм — это когда все белое, но на самом деле нет. Эта цветовая гамма была специально подобрана таким образом, чтобы визуально увеличить пространство квартир.
— Какие ограничения восстановление оригинальных интерьеров наложит на будущих жителей дома?
— Я рассчитываю, что квартиры будут сдаваться с отделкой, чтобы избежать ремонта. Сантехника, кухонное оборудование должны быть уже встроенными. Максимум, что смогут привезти новые владельцы, — мебель и светильники. По закону, сегодня те, кто покупает квартиры в доме, должен подписать охранное обязательство, которое запрещает менять то, что является предметом охраны.
— Сами не планируете туда перебраться?
— Хотел бы, но вряд ли. Я много лет живу в старом московском доме и привык к нему. В конце концов, я занимаюсь Домом Наркомфина не для себя, а для того, чтобы отдать долги своему отцу и деду.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— В екатеринбургском доме Уралоблсовета (архитектор — Моисей Гинзбург) создан музей ячейки F. Планируется ли музеефикация отдельных ячеек в Доме Наркомфина?
— Одна из ячеек точно должна быть музеефицирована. С моей точки зрения, для этого подходит так называемая квартира привратника на первом и втором этажах. Поскольку у нее два входа (наверху и внизу), ее разделили, и долгое время считалось, что это два отдельных помещения. Она удобно расположена и идеально подошла бы для музея. Мы обсуждаем такую возможность, но готового решения пока нет.
— В прошлом году по вашему проекту отреставрировали еще один знаковый памятник конструктивизма — здание «Известий» (его архитектор Григорий Бархин — прадед Алексея Гинзбурга. — Прим. ред.) на Пушкинской площади. Что самое сложное в работе с такими объектами? Есть расхожее мнение, что их трудно восстанавливать, потому что эти дома строили из плохих, недолговечных материалов, например шлакоблоков и строительного мусора, как в случае с домом Мельникова. Это миф или действительно так?
— В случае с Домом Наркомфина точно миф. Его строители использовали все самые передовые технологии того времени. Сохранение оригинальных материалов дает возможность показать эти дома такими, какими они были задуманы. Когда мы пытаемся заменить какие-то детали, исчезает дух этой архитектуры. Консервация подлинных элементов должна быть главной реставрационной методикой таких зданий. Мы, например, долго объясняли, что здание «Известий» не должно краситься, как это происходило в советское время. Мы открыли старую штукатурку, защитили ее специальными средствами, которые не меняют цвет, точно так же поступили с витражами и кирпичной кладкой.
— Но это справедливо и для зданий более ранних эпох. Я имела в виду технологические сложности работы именно с конструктивистским наследием.
— В случае с конструктивистскими зданиями все инженерное оборудование является частью материальной культуры, которая требует сохранения и восстановления. Именно поэтому установить трубчатые стальные батареи Arbonia в Доме Наркомфина невозможно — мы должны отреставрировать оригинальные чугунные батареи или сделать их точные копии. Это и есть самое сложное. В домах XVIII—XIX веков использовавшиеся тогда инженерные системы сегодня, понятно, неприменимы, поэтому там просто устанавливаются современные элементы.
Фото: Олег Лозовой/РБК
— Когда смотришь ваше портфолио, поражает его охват: от реставрации сложнейших памятников авангарда до частных интерьеров. Такая диверсификация бизнеса — это вынужденный ход, чтобы держаться на плаву и быть коммерчески успешным, или вам просто интересно заниматься столь разными проектами?
— Я в первую очередь архитектор, и мне, конечно, интересно заниматься проектированием больших городских объектов. У нас в портфеле есть и жилые дома, и офисы, и коммерческие здания. Например, сейчас рядом с Театром на Таганке по нашему проекту строится многофункциональный центр. Он стоит в очень сложном месте: мы фактически сшиваем квартал, который был разрезан, когда в 1970-е годы под Таганской площадью строился тоннель. Мы восстанавливаем разрушенный фронт вдоль Садового кольца и создаем диалог со зданием театра, которое я считаю прекрасным образцом советского модернизма. У нас есть несколько проектов в регионах и да, мы занимаемся интерьерами. Но реставрация, которая стала для нас с отцом семейным делом, постепенно захватывает все больше и больше: интерес к ней после восстановления Дома Наркомфина у меня точно не пропадет. Работа в историческом городе соединяет во многих проектах новое строительство, реконструкцию и реставрацию и в этом смысле дает бесконечный простор для экспериментов.
Фотогалерея: реализованные проекты «Гинзбург Архитектс»
— В начале интервью вы сказали, что отношение прежних московских властей к конструктивистскому наследию было негативным и отсюда все проблемы. Сейчас, думаете, что-то поменялось?
— Отношение властей к конструктивизму постепенно меняется, так же как меняется отношение к нему общества.
— Разве? Только за последний год было два крупных скандала, связанных со сносом конструктивистских зданий — Таганской АТС и ДК им. Серафимовича, и защищать их вышли те же 200 человек, что и всегда. Среднестатистический горожанин, скорее всего, поддержит снос этих сооружений, потому что не понимает, в чем их ценность.
— С одной стороны, вы правы, с другой — нет. В 1980-е Дом Наркомфина посещали только международные исследователи конструктивизма, в 1990-е — все приезжавшие в Москву иностранные архитекторы. В нулевые стали приходить студенты архитектурных вузов, но все экскурсии все равно велись на английском языке. И только в последние несколько лет я слышу экскурсии на русском — для обычные посетителей, не специалистов. Люди постепенно начинают понимать, что конструктивизм — это наше достояние, которым можно и нужно гордиться.
Архитектурная мастерская «Гинзбург Архитектс»
Архитектурная мастерская «Гинзбург Архитектс» была основана в 1995 году Владимиром и Алексеем Гинзбургами. Компания специализируется на проектировании жилья, коммерческой недвижимости, объектов промышленного строительства, а также реконструкции, реставрации и приспособления исторических зданий, дизайне интерьеров. Среди крупнейших реализованных проектов — жилой дом на Трехгорном Валу, 14, реставрация дома книгоиздателя Сытина, реставрация здания газеты «Известия» в Москве, гостиница и апартаменты «Камелия», жилой комплекс «Идеал Хаус», жилой квартал «Малый Ахун» в Сочи.
«Беспамятство – болезнь, от которой мы должны избавиться»
В этом году завершилась двухлетняя реставрация Дома Наркомфина – одного из главных памятников московского конструктивизма. Его восстановлением занимался Алексей Гинзбург, основатель бюро «Гинзбург Архитектс», внук Моисея Гинзбурга – автора дома. Архитектор рассказал MY WAY, почему этот проект стал прорывом в общественном сознании и что необходимо для спасения модернистского наследия в России.
ФОТО ПРЕДОСТАВЛЕНО ПРЕСС-СЛУЖБОЙ
Реставрацией Дома Наркомфина вы занимались формально два года, а фактически – всю сознательную жизнь. Все ли удалось сделать в итоге или пришлось чем-то пожертвовать?
По большому счету, все. Вообще, сам факт, что эта реставрация случилась и дом спасен от неминуемого, казалось, разрушения, потребовал стечения столь многих обстоятельств, что иначе как чудом это не назовешь. Но, конечно, всегда есть какие-то мелочи, которые можно было сделать лучше.
Например?
К сожалению, не полностью удалось воссоздать оригинальные цветовые решения интерьеров квартир – только в общественных зонах. Две трети жильцов предпочли нейтральный белый интерьер с деревянным полом, который мы разработали вместе с девелопером. Лишь треть собственников согласилась воспроизвести подлинные цветовые решения в своих квартирах.
Жилой корпус и коммунальный блок Дома Наркомфина. ФОТО: NARKOMFIN.RU
Удивительный, конечно, парадокс – поселиться в историческом доме и отказываться от его идентичности, подлинности.
Да, это своего рода беспамятство. Как болезнь, от которой мы должны избавиться. У многих людей нет четкого понимания, что такое историческая ценность. А она как раз и заключается в аутентичности тех решений, которые были заложены и применены десятилетия назад. Это отношение многими годами закладывалось в советских школах и в советской системе пропаганды, и мы до сих пор не можем его изжить. Я как-то приехал в Пушкинские Горы посмотреть на усадьбу Ганнибалов и понял, что нахожусь внутри повести Довлатова «Заповедник» – все, что я увидел, было имитацией. Мы сегодня часто живем в имитации. Именно поэтому так важно изо всех сил цепляться за те фрагменты материального наследия, которые сохраняют память о нашей истории. В Доме Наркомфина нам удалось это сделать. К счастью, собственник здания разделял нашу позицию относительно того, что нужно не просто воссоздать исторические элементы, а законсервировать сохранившиеся подлинные детали так, чтобы была видна патина времени. Для нашей страны такой подход – переворот в сознании.
Какими еще объектами хотели бы заняться в плане реставрации?
Хочется больше заниматься наследием авангарда. Но я c удовольствием берусь за любую реставрационную работу, которая позволяет применить наш подход: расчищать археологическим способом старые объекты и максимально бережно обновлять, передавая дух времени. Это интереснее и честнее, чем закрыть сооружение псевдоисторическим фасадом. Например, сейчас мы начали проект реставрации палат Украинцева в Хохловском переулке. Комплекс включает в себя три отдельно стоящих здания разных эпох. Мы хотим расчистить и показать все исторические слои в каждом из них.
Вариант интерьера Дома Наркомфина. ФОТО: NARKOMFIN.RU
То есть проект будет реализован по принципам Венецианской хартии, которые подразумевают бережную реставрацию с сохранением наслоений разных эпох?
Да, именно так.
Это редчайший случай для нашей страны. Как вам кажется, почему у нас почти никто не реставрирует памятники, руководствуясь Венецианской хартией? «Руина», над которым работало бюро «Рождественка», кажется, единственный такой пример за долгие годы.
Будем честны, этот принцип понятен не всем. И потом не везде его можно применить. Вы упомянули «Руину» – это действительно замечательный образец реставрации с сохранением всех исторических слоев, но она – часть Музея архитектуры им. А.В. Щусева. Музейные здания можно так сохранять, а представьте себе здание другой функции, отреставрированное подобным образом. Далеко не каждый инвестор отважится на этот шаг. Но даже не применяя всех принципов Венецианской хартии полностью, можно качественно отреставрировать историческое здание, руководствуясь ее духом. Хотя для этого собственнику нужно будет объяснить, что там можно организовать любое функциональное пространство, не превращая его в Царицынский дворец. И при этом сохранить дух времени. Мой любимый пример в этом смысле – Новый музей в Берлине, разрушенное здание которого по крупицам собрали и восстановили немецкие реставраторы вместе с архитекторами из бюро Дэвида Чипперфилда. Мы пока только начинаем двигаться в этом направлении – не столько технологически, сколько ментально.
С мэром Сергеем Собяниным. Осмотр хода реставрации памятника архитектуры, август 2017 г. ФОТО: СТАНИСЛАВ КРАСИЛЬНИКОВ/ТАСС
В России понимание ценности исторического наследия сформировалось в конце XIX века благодаря искусствоведу Игорю Грабарю. Его усилиями в стране были созданы научно-реставрационные мастерские, которые в конце 1930-х были закрыты – советская власть стремилась всеми способами избавиться от царского наследия, а не сберечь его. К идее сохранения наследия вернулись только в 1960–1980-е годы, но опыт уже был утрачен. Да и сейчас с этим большие проблемы. Именно поэтому то, что сегодня называют реставрацией, иногда является фантазийным новоделом. Когда мы работали со зданием «Известий» (памятник конструктивизма, построенный по проекту Григория Бархина – прадеда Алексея Гинзбурга. – Прим. ред.) на Пушкинской площади, нам удалось отстоять половину сохранившихся витражей. А когда мы раскрыли на фасадах старую серую штукатурку с мраморной крошкой и решили ее воссоздать, столкнулись с непониманием: зачем же серый? Давайте покрасим в бежевый!
«Для сохранения советского модернизма нужна полноценная городская программа. Иначе мы рискуем потерять многие образцы этой архитектуры»
Тем не менее в последние годы мы наблюдаем растущий интерес инвесторов и самих архитекторов к проектам реконструкции, реже – реставрации старых объектов. Наравне с этим растет ли, по-вашему, качество таких проектов?
У нас то, что называется реставрацией, по сути является реконструкцией, а то, что маркируется как реконструкция, чаще всего представляет собой новое строительство. Но общий подход стал более бережным, во многом благодаря тому, что качественные возможности строительства за последние 20 лет заметно выросли.
Это влияет на отношение к таким объектам потенциальных инвесторов и собственников? Насколько они готовы вкладывать свои средства в реставрацию и реконструкцию зданий, ценность которых, как вы говорите, не всем очевидна?
Готовы далеко не все и не всегда. Но я не стал бы их в этом винить. Заказчик действует в рамках своей палитры возможностей, архитекторы – в рамках своей. Сохранение советского модернизма должно стать частью муниципальной политики, тогда собственники таких зданий будут находиться в определенных правовых рамках и понимать, что они могут снести, а что нет. Надеяться на их добрую волю наивно и бессмысленно, нужно создавать реально работающие инструменты для защиты наследия. Должен быть утвержденный городом регламент – каковы объемы реконструкции того или иного здания, что подлежит обязательному сохранению, а что может меняться. В случае с реставрацией исторических зданий это работает, и собственники не могут не играть по правилам.
Здание «Известий», построенное по проекту Григория Бархина, прадеда Алексея Гинзбурга. ФОТО ПРЕДОСТАВЛЕНО ПРЕСС-СЛУЖБОЙ
Объекты советского модернизма, как в свое время конструктивистские постройки, сегодня оказались в центре внимания властей и частных собственников, по крайней мере в Москве. Вас это скорее радует или, наоборот, пугает?
Когда не сносят, радует, конечно.
Но пока все чаще сносят. Взять хотя бы киноцентр «Соловей» на Красной Пресне, спроектированный вашим папой, Владимиром Гинзбургом.
Это правда. С другой стороны, я вспоминаю, как Саша Павлова (российский художник-концептуалист, архитектор. – Прим. ред.) защищала (а мы с коллегами помогали ей) от сноса cтанцию техобслуживания в Кунцево, спроектированную ее отцом Леонидом Павловым, и в результате ее удалось сохранить. Есть и другие обнадеживающие примеры: здание Московского дворца молодежи сейчас реконструируют, а не сносят, и по нашей жизни это уже победа. Реставрируют Дворец пионеров на Воробьевых горах. Мы несколько лет назад разработали проект реконструкции, но с реставрационным подходом, нового здания «Известий» на той же Пушкинской, правда проект заморозили. Для сохранения советского модернизма нужны не инвесторы-энтузиасты, а полноценная городская программа. Без этого мы рискуем потерять многие образцы этой архитектуры, безусловно, важной и ценной.
Мы все время говорим о реставрации и реконструкции старых зданий. Новое строительство вас мало интересует?
Мы занимаемся проектированием новых зданий и в Москве, и в регионах. Другое дело, что и здесь для меня первостепенное значение имеет связь с историческим контекстом. Каждый раз мы ищем язык, который бы отражал современность, но при этом был связан с нашим наследием. Сейчас идет строительство многофункционального комплекса на Земляном Валу, напротив Театра на Таганке. Это попытка диалога с модернистским зданием театра и одновременно восстановление городской структуры, нарушенной строительством туннеля под Таганской площадью в 1970-е годы. Тогда квартал, где находится участок, был разрушен и своими внутренностями открывался на улицу Земляной Вал. Мне хотелось бы, чтобы современное по своей стилистике здание органично встроилось во фронт Садового кольца и дополнило поврежденный фрагмент застройки улицы. У нас в портфеле – и жилые комплексы, и отдельные точечные здания, но все они существуют в контексте исторического города. Самое важное для меня – чтобы все эти здания, будучи современными, чувствовали себя в этом контексте органично.
Интервью с бизнесменами, артистами, путешественниками и другими известными личностями вы можете найти в MY WAY.
Текст: Ольга Мамаева
Алексей Гинзбург — МП: «В Доме Наркомфина нет ни одной случайной детали»
Алексей ГинзбургСтолица — живой организм, который постоянно изменяется. И речь не только о промзонах и новых территориях. Меняется в том числе и историческая городская застройка. Но если в отношении сноса архитектурных памятников общественность достаточно консолидирована, то вопрос сохранения воссозданных и позднесоветских зданий вызывает куда больше дискуссий. Автор реконструкции Дома Наркомфина Алексей Гинзбург рассказал «Московской перспективе», чем уникальна архитектура авангарда и почему новоделы достойны сноса
— Как вы относитесь к ставшему скандальным сносу реконструированных 30 лет назад домов в Большом Палашевском переулке и строительству на их месте современного жилого комплекса?
— Вообще, я скептически отношусь к новоделам, в том числе к тем, которым 30-40 лет. Я знаю эти дома. Сами по себе они не имеют исторической ценности. По их деталям и тому, как они сделаны, я могу предположить, что они воссозданы в исторических объемах, но детали их облика вызывают вопросы. Например, на исторических зданиях не могло быть такого карниза. Это фантазийный карниз с одним гуськом. То же и с другими элементами — это вольная интерпретация исторических стилей или «стилизационная реставрация», с которой боролись Уильям Моррис и Джон Раскин в конце XIX века, когда начиналось движение за консервацию. Я разделяю идеи консервационного движения, в т.ч. применительно к исторической городской среде, только так можно сохранить подлинную материальную культуру, а не заменять ее псевдоисторическими подделками. Другой вопрос – что хотят построить на месте этих домов?
Большой Палашевский переулок. Фото: Сергей Ведяшкин/Агентство «Москва»
Там могли бы стоять и предельно точно воссозданные примеры исторических зданий. Тогда это должна была быть реплика, сделанная со отличным знанием архитектурных деталей, супер-качественно. Но пока все имеющиеся «новоделы» в силу низкого качества строительства и отсутствия культуры опасны для исторического города, они растворяют подлинную городскую ткань.
Возвращаясь к домам в Большом Палашевском переулке. На месте этих домов лучше сделать современные здания, по своему масштабу и пропорциям соответствующие окружающей исторической застройке, дополняющие ее, но не мимикрирующие.
Конструктивистский квартал «Погодинская». Фото: Сергей Киселев/Агентство «Москва»
— Как вы относитесь к сносу рабочих поселков?
— К любому сносу исторических зданий, даже тех, которые не имеют статуса объектов культурного наследия, я отношусь резко отрицательно. То, что было сделано в Хамовниках – это варварство. И то, что было построено на месте этих рабочих поселков – это неестественная для Москвы «пряничная» архитектура. Сегодня не только архитекторы видят, что появившиеся там здания просто уничтожили это место. Рабочие поселки в Москве можно приспосабливать к современному использованию. Вместе с компанией Citymakers мы участвовали в прошлом году в программе по обучению студентов-архитекторов работе с наследием. Четыре бюро занимались анализом разных примеров исторической архитектуры. Мы взяли за основу как раз рабочие поселки, показав преемственность по отношению к квартирам в этих поселках, которые проектировались в 20-30-е годы, и со стороны массовой застройки 50-60-х годов, и со стороны современных домов комфорт-класса, где квартиры компактны и экономичны, и при этом удобны. И с учетом сегодняшних требований комфорта, рабочие поселки можно приспосабливать к новому использованию. А общественное пространство, которое сформировано этими домами, гуманно, со-масштабно человеку и типично для Москвы. Мы тем самым показали пример, как можно заниматься восстановлением рабочих поселков без их сноса.
Конструктивистский квартал «Погодинская». Фото: Сергей Киселев/Агентство «Москва»
— Актуален ли сегодня конструктивизм, возможно, в какой-то определенной интерпретации?
— Кажется, я уже ответил на этот вопрос. Конструктивизм – это одна из составных частей того современного архитектурного стиля, который назывался интернациональным в 1930- годы, а потом стал называться модернизмом. Это тот новый большой стиль, который пришел вместе с современной эпохой. И то, что сейчас строится в мире, продолжает традицию функциональной архитектуры, выросшей во ВХУТЕМАСе у нас и в Баухаусе — в Германии. Эта архитектура была сориентирована на реализацию потребностей современного человека, появившегося в нашу эпоху. Поэтому конструктивизм полностью актуален и не только как архитектурное наследие.
В качестве примеров новых функций, появившихся в 1920-е гг., помимо жилья можно привести рабочие клубы, фабрики-кухни, гаражи и другие, которые можно сегодня использовать практически по прямому назначению.
Конструктивистский квартал «Погодинская». Фото: Сергей Киселев/Агентство «Москва»
— Бродский в одном из своих стихотворений сказал: «Но ворюга мне милей, чем кровопийца». Кто милее архитектору?
— Архитектору небезразличен источник денег его заказчика, хотя мы и не всегда можем его знать. Но в первую очередь, мне важен его подход к нашей работе. Это же один из самых важных участников процесса городского развития, как и архитектор. Поэтому если мы говорим о том, кто милее, то милее единомышленник. На самом деле далеко не всегда заказчику проекта интересно, что будет на выходе, насколько результат качественен, какой след он оставит после себя. Но есть и прямо противоположные люди, горящие своим проектом. На работу с ними уходит в разы больше времени. Но я полностью за то, чтобы работать только с теми, кому важен результат нашего труда.
Гостиница на Саввинской набережной, концепция. Иллюстрация: Гинзбург Архитектс
— Приходилось ли отказываться от проектов?
— Конечно, за 25 лет работы нашего бюро приходилось. Бывали разные ситуации. Я стараюсь в процессе проектирования найти рациональное зерно и общий вектор, который бы объединял усилия и интересы всех участников проекта. Но бывают ситуации, когда приходится отказываться. Иногда это вопрос профессиональной этики, когда нас просят выполнить работу, отобрав ее у наших коллег. Были ситуации, связанные с постановкой задачи, которую я считал абсолютно неприемлемой с точки зрения профессиональной этики, в т.ч. касающиеся сноса исторических зданий.
«Дом Наркомфина». Фото: Николай Кириллов
— Что значит вырасти в архитектурной семье и есть ли шанс у такого человека избежать участи выбора этой профессии?
— Наверное, есть. Но среди архитекторов моего поколения очень много тех, кто вырос в архитектурных семьях. И это объяснимо, потому что когда мы были детьми, в позднесоветское время, профессия архитектора была низведена до состояния «ниже плинтуса». Это был придаток строительного комплекса. Объяснить, что важно в этой профессии, почему она может тебя затянуть и стать большой частью тебя и твоей жизни, родителям было в принципе легче в те годы, чем кому-либо еще. В мои институтские годы профессия архитектора и близко не была настолько престижна и интересна, как сейчас.
Тем более, если человек хочет заниматься наукой или искусством, он может этим заниматься и получив архитектурное образование. Наша профессия дает очень широкий взгляд на мир и сама по себе универсальна. Так получалось, что образование в МАРХИ позволяло выпускникам становиться не только архитекторами, но и художниками, дизайнерами, театральными художниками, инженерами, девелоперами, певцами.
«Дом Наркомфина». Фото: Николай Кириллов
— Когда вы чувствуете возможность больше реализоваться как профессионал: когда вы занимаетесь реконструкцией исторических зданий или создаете новые объекты и новую городскую ткань?
— Я думаю, что любой архитектор скажет вам, что при строительстве новых объектов он может сказать больше и лучше может выразить свое кредо. Другое дело, что я, живя и работая в Москве, и сталкиваясь ежесекундно с исторической средой, стал наполовину архитектором, наполовину реставратором. Я делаю проекты реставрации, потому что мне всегда была интересна история Москвы. Это стало для меня второй профессией, которая существует в моей голове параллельно с новой архитектурой. Я не реализуюсь в ней так, как архитектор, но получаю не меньшее удовлетворение, сохраняя и проявляя исторический город.
«Дом Наркомфина». Фото: Николай Кириллов
— Важно ли сохранять историческую функцию при реконструкции зданий? И если нет, то как сохранить исторический дух?
— Есть здания, в которых функцию можно и нужно сохранить. Есть здания, которые нужно перепрофилировать. Это индивидуальный вопрос. Приоритетно то, что нужно сохранить максимальный процент подлинной материальной среды. Даже самые элементарные сохранившиеся детали нужно консервировать. Тогда люди смогут дотронуться до них руками и почувствовать, что вот это и есть настоящая история. А заменять их на копии нельзя. Если первоначальная функция исторического здания является неотъемлемой частью замысла архитектора, ей подчинены основные решения, то ее надо стремиться сохранить. Например, как с Домом Наркомфина, являющимся манифестом нового образа жизни. В этом случае функциональное устройство – это смысл и основа здания. Есть здания, исторические функции которых не существуют в сегодняшней жизни. Поэтому для них нужно придумывать новое наполнение и новую жизнь. Это не умаляет их достоинства. А исторический дух сохраняется, в первую очередь, через детали: старые окна, старые двери и т.д. То есть через то, о чем часто думают, что проще выбросить, сделав похожую копию. Вот этого не надо делать. Копии и реплики надо делать там, где не сохранилось подлинных деталей. Очень трудно перебарывать эту привычку и приучать к пониманию ценности старых вещей.
«Дом Наркомфина». Фото: Николай Кириллов
— Как вы считаете, можно ли в современном, но при этом имеющем глубокую историю, мегаполисе, добиться органического градостроительного развития, сохраняя при этом историческую застройку? Или же надо создать такие архитектурные резервации, как Венеция или Санкт-Петербург, а в других – полностью отдать под нож всю историческую архитектуру?
— Город должен расти и развиваться, а не быть музеем в чистом виде. Есть исключения. Когда мы говорим об историческом центре Венеции или Санкт-Петербурга, то их музеефикация связана именно с целостным характером их застройки, которую ни в коем случае нельзя менять. Москва – это город совершенно другого типа, который развивается совершенно по другим принципам. Она, как и Лондон, Париж или Берлин является городом, на который слоями накладывались эпохи, и они в исторических центрах создали дробную фрактальную структуру. Конечно, Москва должна развиваться и даже ее исторический центр должен развиваться, но осмысленно, на основании продуманных методик и регламентов, общественных обсуждений со всеми участниками процесса: с жителями, девелоперами, экспертами и чиновниками. Нельзя отдавать под нож ничего исторического. Потеряно уже очень много. Это большая ошибка, которая уже была совершена во многих российских городах за последние 80 лет. В Москве еще сохранилось больше, чем в других российских городах. Но Москва в этом отношении должна быть ближе к Лондону, чем к Венеции.
Жилой дом на бульваре Яна Райниса в Москве. Иллюстрация: Гинзбург Архитектс
— Каково ваше отношение к программе реновации жилого фонда, запущенной 2 года назад в Москве?
— Эта программа нужна. Очень многие кварталы в городе не развивались нормально, проблемы в них накапливались. Но ведь дьявол, как говорят, всегда в деталях. Важно, чтобы эта програма была результатом внутригородского диалога. Мы участвовали в архитектурном конкурсе и были в финале. В его рамках я свою позицию зафиксировал. Очень аккуратная, точечная работа должна быть интерактивной, когда речь идет о живущих здесь людях. Мне очень приятно, что наше предложение получило первое место в интернет-голосовании жителей района.
Вид из окна «Дома Наркомфина». Фото: Николай Кириллов
— В одном из своих интервью вы говорили, что в последнее время все громче стало звучать мнение градозащитников, отстаивающих историческое наследие. Вероятно, это мнение справедливо скорее для крупных городов, тогда как в регионах, где также нередко в изобилии присутствует качественная архитектура, все чаще можно столкнуться с разрушением городской среды. Вряд ли об этом будут беспокоиться власти. Есть ли какая-либо идея в среде архитектурного сообщества, которая поможет вывести на новый уровень градостроительную идею в регионах?
— Вы знаете, у архитектурного сообщества мыслей на этот счет не может быть, потому что у него совершенно другие задачи. Не скажу, что диаметрально противоположные, просто другие. Они заключаются в том, чтобы создавать комфортную и качественную городскую среду. В том числе такую, которая не вытесняет историческую. А то, о чем вы говорите – это задача общественных активистов, не безразличных жителей. Все градозащитники выросли из такой среды. Мы часто спорим, понимая при этом, что находимся на одной стороне, на стороне города, который нам дорог. Гораздо хуже, когда людям, которые живут в городе, все равно, что с ним будет происходить. К сожалению, спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Если же жителям все равно, то среда будет и дальше дегуманизироваться и превращаться в то, что Варламов часто показывает на своих фотографиях.
Курортный комплекс в Дубаи. Иллюстрация: Гинзбург Архитектс
— Не многие архитекторы могут похвастаться таким обилием регионов, в которых им приходилось поработать. Среди ваших локаций даже есть Сирия и Испания. При этом их концепция так же широка – от модернистской до где-то даже футуристической. Чем объясняется столь широкий разброс как локаций, так и стилистических направлений?
— Я не скажу, что в нашем багаже такое уж обилие регионов. Мне всегда хотелось работать в условиях разного контекста. Архитектор может так почувствовать разные стороны его профессии: история, климат, география, геология. Все они определяют параметры современной архитектуры. Чем с более разными ситуациями ты сталкиваешься, тем интереснее. Тем под большим количеством углов ты можешь посмотреть на задачи, которые нужно решить. Были разные проекты и в Хорватии, и в Черногории, и в Казахстане, и в Дубае. Но я не вижу в них разные стилистические направления. Там присутствуют разные подходы, но стилистически они все находятся в русле функционалистической современной архитектуры, основы которой были заложены еще в эпоху авангарда. Каждый проект отражает контекст, в котором он оказывался. И, может быть, с этим связано их разнообразие.
Киноцентр «Соловей» на Красной Пресне. Фото: Александр Авилов/Агентство «Москва»
— Существует такое понятие в архитектуре как «капиталистический романтизм», характеризующий здания, построенные в эпоху Юрия Лужкова. Нередко можно встретить мнение, что они достойны сноса. Но, например, Айрат Багаутдинов из «Москвы глазами инженера» считает, что такие здания стоит оставить только ради назидания будущим поколениям. А вы чьей позиции придерживаетесь?
— Мне не приходилось никогда слышать термин «капиталистический романтизм». Мне кажется, он слишком красив для того иногда бездумного и разномастного строительства, которое начало активно развиваться без какой-либо профессиональной рефлексии в Москве в 1990-е годы. Мне сложно смотреть глазами инженера, я смотрю глазами архитектора. Я не понимаю принципа суждений о том, что имеет право остаться, что не имеет. К сожалению, все что построено, все остается, пока у собственника не возникает желания это снести. К сожалению, в этот момент часто не возникает мысли о том, какого качества эта архитектура.
Снос Киноцентра Соловей» на Красной Пресне. Фото: Игорь Иванко/Агентство «Москва»
В прошлом году был снесен дом моего отца – Киноцентр на Красной Пресне. Местная общественность, депутаты пытались организовать кампанию против сноса этого здания. К сожалению, это не увенчалось успехом. А потом инвестор объяснял свои действия тем, что «это, в общем-то, архитектура никакая, некачественная». Я считаю, что памятники советского модернизма занимают важную нишу в московской (и не только) истории архитектуры. Их тоже нужно защищать от сноса, наделяя статусом объектов культурного наследия.
Нет никакого капиталистического романтизма. Это может быть китч, по-своему интересный, но в целом пошлый. В Москве 20-30 лет назад новая власть стремилась навязывать свой вкус и застройщикам, и архитекторам. К достоинствам сегодняшней городской власти я отношу то, что она не диктует свой вкус тем, кто занимается в Москве проектированием и строительством
«Дом Наркомфина». Фото: Николай Кириллов
— После реконструкции ваш, пожалуй, центральный проект – «Дом Наркомфина» — стал окрашен в белый цвет, что на мой взгляд, несколько меняет восприятие его образа. Создается впечатление как будто новодела. То же, например, происходит с Политехническим музеем. Вам так не кажется?
— Это был его натуральный цвет, который мы хотели воссоздать по материалам химико-технологических исследований. Я уже не говорю про те потрясающие цвета внутри, которые мы сейчас также воссоздаем.
«Дом Наркомфина». Фото: Николай Кириллов
— Исходя из вашего опыта реставрации зданий 20-х годов, каково ваше отношение к строительным материалам той эпохи? Какие положительные или, напротив, негативные впечатления они произвели на вас?
— Изучив их на примере многих домов, реставрацией которых мы занимались, я могу сказать, что с качеством этих материалов нет никаких проблем. Оно отличное. Проблемы были с эксплуатацией, точнее, с отсутствием какой-либо нормальной эксплуатации и с варварским отношением к этим зданиям на протяжении 80-ти последних лет. То, что они не развалились до сих пор – это показатель того, что качество было отличное. Их строили профессионалы с отличным образованием и знанием строительных технологий. Архитекторы в те годы видели глобальный запрос на новое, появившееся сразу после индустриальной революции XIX века. Это был результат смены исторических эпох, а не строительства коммунизма в отдельно взятой стране.
«Дом Наркомфина». Фото: Николай Кириллов
— Есть ли у зданий генетическая память? То есть ходя по тому же Дому Наркомфина, смотрели ли вы на него глазами вашего деда или же вы с чем-то могли не соглашаться?
— Не мог не соглашаться с каждой мелочью. В этом доме нет ни одной случайной детали. Занимаясь его реставрацией, я за последние пять лет узнал о нем существенно больше, чем за предыдущие тридцать. Дом Наркомфина и Дом Мельникова – два главных здания эпохи авангарда в Москве. Только один из них – поразительный по своему формообразованию и характеру частный жилой дом, а второй – олицетворение программного манифеста нового образа жизни, манифеста жизни современного человека. Изучив его снаружи и изнутри достаточно скрупулёзно и детально, мы поняли, что ни одну вещь там нельзя изменить, потому что она начинает тянуть по цепочке много других вопросов. Важность задачи реставратора– не делать и со своей стороны случайных вещей. Изучая Наркомфин, я, конечно, старался смотреть на него глазами своего деда. Так же, как я старался смотреть глазами прадеда, занимаясь реставрацией здания газеты «Известия» на Пушкинской площади, которую мы успели закончить до этого и опыт работы над которым помогал мне в последующих работах с конструктивистской архитектурой.
«Дом Наркомфина». Фото: Николай Кириллов
— Вы рассказывали о том, что занимались проектом реконструкции «Дома Наркомфина» около 30 лет. К кому вы приходили с этим проектом и почему нельзя было сделать его раньше?
— Это долгая история, подходящая для отдельного разговора. В течение 30 лет, начиная с середины 1980-х гг., сначала мой отец, Владимир Гинзбург, а потом и примкнувший к нему я занимались тем, чтобы заинтересовать этим домом городские и муниципальные власти, коммерческие структуры. И по разным причинам это не удавалось. Бывали даже ситуации, когда мы начинали с кем-то конкретным работать, но все срывалось по тем или иным причинам. К тому же, все знают отношение Юрия Михайловича Лужкова к архитектуре авангарда, о которой он всегда грубо и нелицеприятно отзывался.
«Дом Наркомфина». Фото: Николай Кириллов
Удача, которая этому дому все-таки улыбнулась, связана с выросшим общественным интересом со стороны москвичей к истории той эпохи, которая стала нашим основным вкладом не только в архитектуру, но и в другие области искусства. Того короткого десятилетия, в течение которого мы формировали мировую культурную политику, а не шли за кем-то в кильватере. Это изменение отношения в итоге привело к тому, что с огромным количеством сложностей силами частного инвестора в течение пяти последних лет мы «вытаскивали» этот проект. Эти годы я ничем другим заниматься просто не мог.
Алексей Гинзбург
Алексей Гинзбургинформация:
Профессор Международной Академии АрхитектурыПрофессор МАРХИ — МАРХИ
Вице-президент Союза архитекторов Москвы
Член совета директоров Союза архитекторов России
Алексей Гинзбург родился в Москве 29 октября 1969 года.
1993 г. — окончил МАРХИ
.
1993-1995 гг. — архитектор Студии 18 Моспроекта-2
.
1995 — вместе с Виталием Гинзбургом, Алексей основал «Архитектурную мастерскую Виталия Гинзбурга» в Москве
.
С 1997 г. — руководитель архитектурного бюро «Гинзбург Архитектс».
Награды:
2015 г. — лауреат премии «Золотое сечение» за проект многофункционального центра на Земляном Валу, 77-79, Москва, Россия.
2015 — Премия «Качественная архитектура» за проектирование и строительство особняка в поселке Красновидово Московской области, Россия
2011 г. — золотой диплом международного фестиваля «Зодчество-2011» за проект реконструкции жилого дома с подземным паркингом, расположенного по адресу: корп. 14, корп.3, Трехгорный Вал, Москва, Россия.
2011 г. — диплом Союза архитекторов России за комплекс «Малый Ахун» на 1 325 гостиничных номеров в восточной части Имеретинской низменности, г. Сочи, Россия
2011 г. — медаль Василия Баженова за «Высокое архитектурное мастерство»
.
2009 — специальный приз Американского института архитекторов, серебряная медаль и диплом лауреата за многофункциональный рекреационный комплекс в Дубае на Всемирной триеннале архитектуры INTERARCH, София, Болгария
2007 г. — серебряный диплом конкурса архитектурных проектов 2005-2007 гг., Организованного в рамках фестиваля «Зодчество» в номинации «Проекты» за многофункциональный рекреационный комплекс на Приморской набережной пляжа «Солнечный» и в парке им. Фрунзе в г. Сочи.
Архитектор Алексей Гинзбург и Дом Наркомфина, Калверт 22, 9 марта
Фонтанка и книжный магазин Calvert 22 проведут вечер, посвященный конструктивистской архитектуре. Среди приглашенных спикеров вы встретите архитектора Алексея Гинзбурга, внука советского архитектора Моисея Гинзбурга.
Алексей расскажет о Наркомфине, шедевре конструктивизма 1929 года его деда, а также о тенденциях реставрации конструктивистской архитектуры, таких как здание Наркомфина, здание Известий и другие.
Он также представит две книги Моисея Гинзбурга, которые недавно были впервые представлены на английском языке, в том числе факсимильную публикацию знаковой книги 1934 года «Жилище», которая проливает свет на философию и теорию советской архитектуры и значение Наркомфина. .
Алексей также будет отвечать на вопросы с Уиллом Стронгом, менеджером программы Calvert 22 Foundation.
Подробнее о Доме Наркомфина в The Calvert Journal читайте здесь.
О книге
Жилище: пять лет работы над проблемой жилья Моисей Гинзбург
Жилище: пятилетняя работа над проблемой жилья — третья из четырех новаторских работ, написанных советским архитектором-модернистом Моисеем Гинзбургом (1892–1946).Это факсимильное издание, впервые опубликованное в 1934 году, является первым переводом всей книги на английский язык, в котором подробно описываются работы Гинзбурга за пятилетний период в конце 1920-х — начале 1930-х годов.
Начиная с обширного обзора жилья в различных культурах и традициях, Гинзбург разъясняет способы, которыми он и его коллеги пытались адаптировать и применить архитектурные решения к новым требованиям советской жизни. Это включает подробный анализ здания Наркомфина в Москве, которое сейчас реставрирует его внук, архитектор Алексей Гинзбург; описание его работы над коммунальным домом; и теории, лежащие в основе двух крупных жилищных проектов: Магнитогорья и Зеленый город.Период, охваченный «Жилищем», представляет собой вершину конструктивизма.
Издательство «Гинзбург Дизайн» и «Фонтанка».
Архитекторов Гинзбурга
28.06.2021 — Реставрация дома Наркомфина награждена жюри IV Всероссийского фестиваля «Архитектурное наследие-2021»
04.06.2021 — Журнал AD ежегодно награждает самые выдающиеся работы в области дизайна и архитектуры. Дом Наркомфина — победитель этого года!
23.05.2021 — Концептуальный проект «Комплекс временного проживания (вокзал) в экстремальных условиях» и книга издательства «Близнецы» «Архитектор Григорий Бархин» награждены жюри Московского архитектурного фестиваля «Золотое сечение». (Золотое сечение) -2021
19.04.2021 — ПФ-ГРАДО — на реставрации дома Наркомфина
05.02.2021 — По следам международного фестиваля «Зодчество»: видео лекции Алексея Гинзбурга
26.01.2021 — Дом Наркомфина вошел в шорт-лист номинации «Реставрация года»
25.01.2021 — Департамент культурного наследия Москвы совместно с Ginzburg Architects выпустил книгу, посвященную реставрации легендарного памятника авангарда
20.01.2021 — Следующий этап — разработка концепции архитектурного решения
10.01.2021 — В рамках проекта «Медуза» реставрация Дома Наркомфина — одно из главных событий 2020 года.
01.01.2021 — Научный рецензируемый журнал открытого доступа «Эсамиздат. Rivista di Culture Slave »опубликовано интервью с Алексеем Гинзбургом
01.01.2021 — Ведущая немецкая газета Frankfurter Allgemeine на Доме Наркомфина
24.12.2020 — 26 декабря Алексей Гинзбург принимает участие в новогоднем онлайн-марафоне «День реставрации». Прямая трансляция из Дома Наркомфина будет проходить с 2.50 до 3.10 p. м.
Извилистая сага о реставрации Наркомфина, символа советского конструктивизма
Здание в центре Москвы, которое было пионером экспериментального общинного образа жизни, но пришло в серьезный упадок, было отреставрировано потомками его вдохновителя-архитектора.
Главный фасад отреставрированного Дома Наркомфина, выходящий на восток, за последние десятилетия пожелтел. © Иван МураенкоЕсли бы вы пять лет назад бродили по Новинскому бульвару в центре Москвы в поисках дома Наркомфина, вас бы встретило печальное зрелище. Наркомфин, , плакат для конструктивистской архитектуры, спроектированный Моисеем Гинзбургом и Игнатием Милинисом в 1928 году, постепенно приходил в запустение после того, как его не любили в течение 45 лет.Отслаивающаяся краска, крошащийся бетон и разбитые окна — не говоря уже о многочисленных непонятных переделках в многоквартирном доме, включая совершенно новый цокольный этаж.
Однако сегодня все изменилось. Стены Наркомфина блестят белым, пилоты открыты, первый этаж открыт, оконные рамы восстановлены из пластика до оригинального дерева — список уточняющих ходов можно продолжить.
«Нам пришлось убрать все части, которые были добавлены позже», — сказал Metropolis Алексей Гинзбург, внук Моисея и ведущий архитектор реконструкции. «[Это] очень близко к оригинальному дизайну. Мы изучили мельчайшие детали дома… пытаясь проследить за рассмотрением всех оригинальных частей, оставаясь таким образом, чтобы люди теперь могли прикоснуться к ним и увидеть их под защитным слоем, эти оставшиеся исторические части ».
Жилой дом возвышается на лопастях, что является визитной карточкой высокого модернизма. Внутренний мост соединяет это основное сооружение с вспомогательным зданием, которое изначально было спроектировано для размещения общественных пространств. © Иван МураенкоДля Алексея проект походил на археологическое исследование.Каждую деталь здания, изначально спроектированную с учетом конкретной функции, его команде пришлось исследовать их первоначальное предназначение, используя старые фотографии и чертежи.
«Это выглядит очень просто снаружи, очень пуристично, очень минималистично», — продолжает Гинзбург. «Тем не менее, это невероятно сложно внутри. То, как он был построен, в то время был на грани технологических возможностей, и это был не только образец современного образа жизни, но и образец самых современных строительных технологий.Все эти особенности строения Гинзбург стремился проиллюстрировать на протяжении всей консервации.
«Для остальной части здания мы пытались сделать копии в соответствии с оригинальными методами строительства, как описано [Моисеем] Гинзбургом в его книге« Жилье »».
Одна из 44 квартир в доме. Частные кухни постепенно добавлялись с момента открытия здания в 1930–1932 годах. © Иван МураенкоАлексей вместе со своим отцом Владимиром, также архитектором, занимался поиском путей финансирования и реализации реставрации в течение 30 лет до 2016 года, когда фактически начались работы.
«Владимир пытался привлечь внимание различных государственных организаций в позднем Советском Союзе в середине 1980-х годов», — вспоминает Алексей. «Я начал ему помогать, когда изучал архитектуру в Москве. Проект не представлял интереса для государства [и] был сложен для частных компаний, которые также были заинтересованы ».
Первоначально предназначенный для размещения высокопоставленных членов Народного комиссариата финансов СССР, Наркомфин предоставил двухэтажные квартиры с жилыми помещениями, которые максимально используют вечерний свет, выходя на запад, а спальни выходят на восток, пропуская утреннее солнце — визитная карточка высокого модернизма.Что наиболее важно, Наркомфин предоставил общие кухни, столовые, умывальники, кафе, тренажерный зал, библиотеку и детский сад, что соответствовало коммунистическим идеалам и имело феминистский характер, помогая освободить женщин от домашнего труда. Это было радикально и в то время сделало Наркомфин испытательным полигоном для нового образа жизни.
Общее пространство в подсобном хозяйстве, чей изогнутый застекленный фасад контрастирует с криволинейностью жилого квартала. © Иван МураенкоНо такой образ жизни продлился недолго.К 1942 году прежние жильцы были эвакуированы, а новые жильцы и вернувшиеся разместили в своих квартирах незаконные кухни, а на крыше здания, изначально спроектированной как место для отдыха, стал пентхаус наркома финансов Николая Милютина. Более того, ранее, в 1932 году (год завершения строительства Наркомфина) официальная советская политика заключалась в том, чтобы отвергать конструктивизм, высмеивая его как «иностранный импорт». К 1980-м годам было занято менее половины здания.
«Идея коммунального жилого дома была жива только первое десятилетие, когда дом был открыт», — сказал Алексей.Социальные функции здания время от времени использовались, но позже были заброшены.
Совсем недавно Наркомфин был занят художниками, творческими людьми и прочими людьми, которые были готовы мириться с пожелтевшей штукатуркой в обмен на достаточно дешевую аренду в центре Москвы.
«В наши дни это больше привлекает хипстеров, чем историков», — сказала в 2015 году газете Guardian Наталья Меликова, московский фотограф и основатель проекта «Конструктивист». Вид с крыши, на север, на Кудринскую площадь сталинской эпохи. Здание на левом фоне. © Иван Мураенко
Наркомфин, который теперь принадлежит застройщикам Лига Права, купившей здание на аукционе, станет домом для частных арендаторов. .В первоначальном проекте было 43 квартиры и четыре дополнительных временных жилья «общежития». Сейчас здесь 44 квартиры, все они были проданы до завершения работ, и два съемных «гостиничных номера», как их описывает Алексей. (Прежде чем люди смогут переехать, необходимо провести окончательные инженерные проверки.)
Что касается общих помещений, то все они были отремонтированы, включая солярий и террасу на крыше. Тем не менее, детский сад и кафе теперь будут «общественным центром», который новый владелец в настоящее время дорабатывает как место для проведения мероприятий и выставок.«Основная идея заключается в том, что здание будет открыто не только для жителей и сыграет важную роль в разъяснении публике русской авангардной архитектуры», — добавил Алексей.
Внук Моисея очень хочет познакомить новых арендаторов с их окрестностями. «Я связался со всеми, пытаясь объяснить им значение здания и то, как его следует поддерживать в надлежащем состоянии», — сказал он. Он также стремится развеять дезинформацию об образе жизни, который способствовал Наркомфин: «Ходят слухи, что Наркомфин был коммуной, где после революции был предложен общинный образ жизни, такой как общежитие.Это неправда.»
Скорее, Алексей описывает здание как «социально обусловленный многоквартирный дом».
Наркомфин — не единственное реставрируемое здание в этом районе. Еще одно здание — бывшая прачечная неподалеку — отреставрировано теми же архитекторами. «Мы хотели показать не просто несколько отреставрированных построек, — говорит Алексей, — а кусочек города, городскую ткань того времени и то, чем могло бы быть это общественное пространство».
Вам также могут понравиться «Утопленные проемы и нетипичный вес, отличающие многоквартирный дом в Мехико»
Хотели бы вы прокомментировать эту статью? Отправляйте свои мысли по адресу: [адрес электронной почты защищен]
Зарегистрируйтесь здесь для участия в вебинарах Metropolis
Общайтесь с экспертами и лидерами в области дизайна для обсуждения самых важных разговоров дня.
публикаций CNES Архив публикаций: 2015 | Королевский колледж в Лондоне
Активная нанофотонная схема на основе плазмонных волноводов с диэлектрической нагрузкой
Красавин Алексей Валерьевич, Заяц Анатолий Валерьевич
Решения двумерной модели Хаббарда: критерии и результаты широкого диапазона численных алгоритмов
Дж. Леблан, А. Антипов, Ф. Бекка, Ай Булик, Джи Чан, Чиа-Мин Чунг, Юджин Денг, Мишель Ферреро, Т. Хендерсон, Карлос Хименес-Ойос, Евгений Козик, Сюан-Вен Лю, Эндрю Миллис, Николай Прокофьев, Мингпу Цинь, Густаво Скузерия, Хао Ши, Борис Свистунов, Лука Токкио, Игорь Тупицын, Стивен Р.Уайт, Шивэй Чжан, Бо-Сяо Чжэн, Чжэньюэ Чжу, Эмануэль Чайка
Квантовое тушение в изоляторах Черна
Д. Кайо, Н. Р. Купер, М. Дж. Бхасин
Связывание капсаицина с ионным каналом TRPV1
Леонардо Дарре Кастелл, Кармен Домен
Сверхсветовой и остановленный свет за счет связи мод в ограниченных гиперболических волноводах из метаматериала
Андрес Д. Нейра, Грегори А. Вюрц, Анатолий В. Заяц
ноябрь
Металлические наночастицы соответствуют метадинамике
Паван, К.Росси, Ф. Балетто
Количественный анализ мультиагентных систем посредством проверки статистических моделей
Бенджамин Херд, Саймон Майлз, Питер Макберни, Майкл Лак
Пополнение национальной базы данных Великобритании по оползням путем поиска в газетных архивах
Фейт Э. Тейлор, Брюс Д. Маламуд, Кэти Фриборо, Дэвид Демерит
Эффект Парселла в гиперболических резонаторах из метаматериалов
Алексей Павлович Слобожанюк, Павел Гинзбург, Дэвид А. Пауэлл, Иван Йорш, Александр С.Шалин, Паулина Сеговия, Алексей В. Красавин, Григорий А. Вюрц, Виктор А. Подольский, Павел А. Белов, Анатолий В. Заяц
Предиагностическая зависимость уровня глюкозы и липидов сыворотки от выживаемости у больных раком груди
Вахю Вуланингсих, Мариам Вахданиния, Марк Роули, Ларс Холмберг, Ханс Гармо, Хокан Мальмстрем, Матс Ламбе, Никлас Хаммар, Йоран Валльдиус, Ингмар Юнгнер, Антониус К. Кулен, Мике Ван Хемельрайк
Сборка гибридных пептидов гемагглютинина гриппа в фосфолипидном бислое с помощью крупнозернистого компьютерного моделирования
Francesca Collu, Enrico Spiga, Christian D Lorenz, Franca Fraternali
Боковые силы, действующие на частицы с круговой поляризацией вблизи поверхности
Франсиско Дж.Родригес-Фортуно, Надер Энгета, Алехандро Мартинес, Анатолий В. Заяц
Спин-орбитальные взаимодействия света
Я. Блиох, Ф. Х. Родригес-Фортуньо, Ф. Нори, А. В. Заяц
Опечатка
Сасвати Гангули, Сураджит Сенгупта, Питер Соллич
Переключаемые оптические силы из-за поляризационно-зависимой спин-орбитальной связи на частицах вблизи поверхности
Х. Родригес-Фортуно, Н. Энгета, А. Мартинес, А. В. Заяц
Левитирующие силы на поляризованных частицах вблизи анизотропных метаматериалов
Дж.Родригес-Фортуно, А. В. Заяц
Гиперболическая антенна из метаматериала для томографии второй гармоники
Паулина Сеговия, Джузеппе Марино, Алексей В. Красавин, Николя Оливье, Грегори А. Вюрц, Павел А. Белов, Павел Гинзбург, Анатолий В. Заяц
LSA SAF Meteosat FRP products — Часть 2
Робертс, М. Дж. Вустер, В. Сюй, П. Х. Фриборн, Дж. Дж. Моркретт, Л. Джонс, А. Бенедетти, Х. Цзянпин, Д. Фишер, Дж. В. Кайзер
Новые следовые газы для сжигания биомассы в полевых условиях, PM2.5, а также коэффициенты и коэффициенты выбросов черного углерода, измеренные на месте при пожарах растительных остатков в Восточном Китае
Тианран Чжан, Мартин Джон Вустер, Дэвид К. Грин, B Main
Аморфизация под давлением и новая аморфная металлическая фаза высокой плотности в безматричных наночастицах Ge
Никколо Р. К. Корсини, Юаньпенг Чжан, Уильям Р. Литтл, Али Каратутлу, Осман Эрсой, Питер Д. Хейнс, Карла Молтени, Николас Д. М. Хайн, Игнасио Эрнандес, Хесус Гонсес, Фернандо Родригес, Вадим В.Бражкин Андрей Сапелкин
Октябрь
Моделирование молекулярной динамики и отражательной способности нейтронов как эффективный подход к характеристике биологических мембран и родственных макромолекулярных ансамблей
Леонардо Дарре Кастелл, Х. Иглесиас-Фернандес, А. Кольмейер, Х. Ваклин, Кармен Домене
Стохастическая мультиконфигурационная самосогласованная теория поля
Роберт Э. Томас, Цимин Сан, Али Алави, Джордж Х. Бут
Сурфактин на границе раздела вода / воздух и в растворе
Хавьер Иглесиас-Фернандес, Леонардо Дарре Кастелл, Аксель Кольмейер, Роберт К.Томас, Синь Хуэй Шен, Кармен Домене
Граничные эффекты в плазмонных кристаллах конечных размеров
И. Бенету, Дж. С. Буйяр, П. Сеговия, В. Диксон, Б. К. Томсен, П. Байвел, А. В. Заяц
Качественное и количественное прогнозирование белковых комплексов посредством моделирования в масштабе всего протеома
Simone Rizzetto, Corrado Priami, Attila Csikász-Nagy
Превращение кукурбит [8] урила в супрамолекулярный нанореактор для асимметричного катализа
Lifei Zheng, Silvia Sonzini, Masyitha Ambarwati, Edina Rosta, Oren A.Шерман, Андреас Херрманн
NCG 5.0
Омер Ан, Джованни М. Далл’Олио, Танос П. Мурикис, Франческа Чиккарелли
Подход возбужденного состояния в рамках квантового взаимодействия полной конфигурации Монте-Карло
С. Блант, Саймон Д. Смарт, Джордж Х. Бут, Али Алави
Антимикробный пептидный дендример взаимодействует с фосфохолиновыми мембранами зависимым от текучести образом
К. Линд, Л. Дарре, К. Домен, З. Урбанчик-Липковска, М. Карденас, Х. П.Wacklin
сентябрь
Структурные свойства катехинов зеленого чая
Dominic Botten, Giorgia Fugallo, Franca Fraternali, Carla Molteni
Задание температуры насыщения для канала HyspIRI 4 мкм
Дж. Реалмуто, П. Э. Деннисон, М. Фут, М. С. Рэмси, М. Дж. Вустер, Р. Райт
Влияние коррекции дисперсии на адсорбцию CO на металлических наночастицах
Джек Б. А. Дэвис, Франческа Балетто, Рой Л.Джонстон
Настройка эффективной плазменной частоты наностержневых метаматериалов от видимого диапазона до длин волн в области телекоммуникаций
Э. Насир, С. Перуч, Н. Василантонакис, В. П. Уордли, В. Диксон, Г. А. Вюрц, А. В. Заяц
Низкоскоростное распространение трещин за счет образования излома и продвижения по плоскости спайности кремния (110)
Джеймс Р. Кермод, Анна Глейзер, Гай Ковель, Ларс Пастевка, Габор Чаньи, Дов Шерман, Алессандро Де Вита
Явления электромиграции в спеченных системах Ag с наночастицами при высокой плотности тока
Али Мансуриан, Сейед Амир Пакнеджад, Вен Цяннан, Халид Мох’Д Абдалла Хтатба, Анатолий Заяц, Самджид Хасан Маннан
Динамическое поведение димера оборванной связи на гидрированном полупроводнике
Шимон Годлевски, Марек Колмер, Якуб Лис, Рафаль Зузак, Бартош Сух, Войцех Грен, Марек Шимонски, Лев Канторович
Количественная оценка шума в масс-спектрометрии и эксперименты по обнаружению взаимодействия дрожжевых двухгибридных белков
Аннибале, А.C C Coolen, N. Planell-Morell
Забыть о пожаре: традиционные знания о пожарах в двух экосистемах каштановых лесов Пиренейского полуострова и их значение для европейской политики управления пожарами
Франсиско Сейхо, Джеймс Миллингтон, Роберт Грей, Вероника Санс, Хорхе Лосано, Франсиско Гарсиа-Серрано, Габриэль Сангуэса-Барреда, Хесус Хулио Камареро
Спектры случайных матриц и релаксация в сложных сетях
Reimer Kuehn
августа
Анатомия белковых нарушений, гибкости и мутаций, связанных с заболеванием
Hui-Chun Lu, Sun Sook Chung, Arianna Fornili, Franca Fraternali
Новые характеристики суточного цикла пожара для улучшения оценок радиационной энергии пожара на основе наблюдений MODIS
Андела, Дж.В. Кайзер, Г. Р. Ван дер Верф, М. Дж. Вустер,
Модель двух звезд: точное решение в разреженном режиме и конденсационный переход
Алессия Аннибале, Оуэн Кортни
Зондирование когерентной динамики решетки топологического изолятора Bi2 Te3 с помощью оптической генерации второй гармоники с временным разрешением
Антон Ю. Быков, Татьяна В. Мурзина, Николя Оливье, Грегори А. Вюрц, Анатолий В. Заяц
Расчет коэффициентов выбросов парниковых газов для торфяников, добыча которых ведется в Ирландии и Соединенном Королевстве
Томас Смит
Большие отклонения максимума независимых и одинаково распределенных случайных величин
Pierpaolo Vivo
Сборка частей макромолекулярных комплексов
Аргирис Политис, Антони Дж.Борисик
Гены Hsp12p и PAU участвуют в экологических взаимодействиях между естественными штаммами дрожжей
Дамарис Риверо, Луиза Берна, Ирен Стефанини, Энрико Баруффини, Агнес Бержерат, Аттила Чикас-Надь, Карлотта де Филиппо, Дуччо Кавальери
июль
CytoASP
Аристотелис Киттас, Амели Барозет, Екатерина Серешти, Нильс Грабе, София Цока
Исправление к «Массивная амплификация генов приводит к развитию гепатоцеллюлярной карциномы у детей, вызванной недостаточностью насоса для экспорта солей желчных кислот».
Фабио Яннелли, Аньезе Коллино, Шрути Синха, Энрико Радаэлли, Паола Николи, Лоренцо Д’Антига, Аурелио Сонзони, Джамила Фейвр, Мари Анник Буэндиа, Эккехард Штурм, Ричард Дж. Томпсон, А.С. Книзели, Джоаккино Д’Аренаскино, Джоаккино Д’Антига
Единая формула флуктуаций для односекционных β-ансамблей случайных матриц
Fabio Deelan Cunden, Francesco Mezzadri, Pierpaolo Vivo
Устранение материальных ограничений для нелинейности с плазмонными метаматериалами
Андрес Барбоса Нейра, Николя Оливье, Мажар Э.Насир, Уэйн Диксон, Грегори А. Вюрц, Анатолий В. Заяц
Исследования по рассеянию нейтронов влияния составов амфотерицина В с холестерилсульфатом на взаимодействия лекарственного средства с фосфолипидными и фосфолипид-стероловыми мембранами
Фолья, С. Э. Роджерс, Дж. Р. П. Вебстер, Ф. А. Акройд, К. Ф. Гаскойн, М. Дж. Лоуренс, Д. Дж. Барлоу
Эффект заполнения полосы на магнитной анизотропии с использованием метода функции Грина
Liqin Ke, Марк Ван Шильфгаард
Торговля на рынках с шумной информацией
Даан Блумберген, Даниэль Хеннес, Питер Макберни, Карл Туйлс
Спроектированный Крыловым квантовый метод Монте-Карло
Николас Блант, Али Алави, Джордж Бут
июнь
Инвариантные суммы случайных матриц и начало отталкивания уровней
Здзислав Бурда, Джакомо Ливан, Пьерпаоло Виво
Meteosat SEVIRI Продукты излучающей энергии огня (FRP) от Центра спутниковых приложений анализа земной поверхности (LSA SAF): Часть 1 — Алгоритмы, содержание продукта и анализ
Дж.Вустер, Дж. Робертс, П. Х. Freeborn, W. Xu, Y. Govaerts, R. Beeby, J. He, A. Lattanzio, R. Mullen
Статистика предшественников неаффинных дефектов
Сасвати Гангули, Сураджит Сенгупта, Питер Соллич
Emergent BCS режим двумерной фермионной модели Хаббарда
Юджин Денг, Евгений Козик, Николай В. Прокофьев, Борис Викторович Свистунов
Неаффинные флуктуации и статистика предвестников дефектов в планарной сотовой решетке
Amartya Mitra, Saswati Ganguly, Surajit Sengupta, Peter Sollich
Уровни смертности и пространственно-временные закономерности на карте эпидемии холеры Джона Сноу
Нарушиге Шиоде, Шино Шиоде, Элоди Род-Тэтчер, Санджай Рана, Питер Винтен-Йохансен
Эффективные взаимодействия и большие отклонения в случайных процессах
Л.Джек, Питер Соллич
Кожные липиды
Энамул Х. Моджумдар, Герт С. Гурис, Дэвид Дж. Барлоу, М. Джейн Лоуренс, Бруно Деме, Шутка А. Баустра
Атомистическое описание потока водных растворов солей под давлением через заряженные нанопоры кремнезема
Нил Р. Хариа, Кристиан Д. Лоренц
Поток энергии в квантовых критических системах, далеких от равновесия
J. Bhaseen, Benjamin Doyon, Andrew Lucas, Koenraad Schalm
Передовая статья специального выпуска «Статистические методы в медицинских исследованиях» по случаю 10-летия Саутгемптонского научно-исследовательского института статистических наук
Данкмар Бёнинг, Стивен Г.Гилмор, Питер В. Ф. Смит,
Нелинейные модели с двусторонним преобразованием для фармакокинетических экспериментов in vitro
H M Махбуб Латиф, Стивен Г. Гилмор
Модульное конструирование плазмид для хромосомной интеграции делящихся дрожжей Schizosaccharomyces pombe
Ясутака Какуи, Томонари Сунага, Кунио Араи, Джеймс Доджсон, Лян Цзи, Аттила Чикас-Надь, Рафаэль Карасо-Салас, Масамицу Сато
Май
Влияние беспорядка на комбинационное рассеяние однослойного Mo S2
Сандро Миньюцци, Эндрю Дж.Поллард, Никола Бонини, Барри Бреннан, Ян С. Гилмор, Маркос А. Пимента, Дэвид Ричардс, Дебдулал Рой
Обратимая гидратация Ch4Nh4PbI3 в пленках, монокристаллах и солнечных элементах
Орелиен М. А. Леги, Инхонг Ху, Мариано Кампой-Куилс, М. Изабель Алонсо, Оливер Дж. Вебер, Пуйя Азархуш, Марк Ван Шильфгаард, Марк Т. Веллер, Томас Бейн, Дженни Нельсон, Пабло Докампо, Пирс Р. Ф. Барнс
Полустохастический квант взаимодействия полной конфигурации Монте-Карло
С.Блант, Саймон Д. Смарт, Дж. А. Ф. Керстен, Джордж Х. Бут, Али Алави
О точности теории функционала плотности и методах волновых функций для расчета энергии вертикальной ионизации
Скотт МакКечни, Джордж Х. Бут, Арон Дж. Коэн, Жаклин М. Коул
Блокировка прохода
Маттео Кальварези, Симоне Фурини, Кармен Домене, Андреа Боттони, Франческо Зербетто
Характеристика функциональных метиломов с помощью секвенирования захвата следующего поколения позволяет идентифицировать новые варианты, связанные с заболеванием
Фиона Аллум, Сяоцзянь Шао, Фредерик Генар, Мари Мишель Саймон, Стефан Буш, Максим Карон, Джон Ламбурн, Джули Лессард, Каролина Тандре, Аса К.Хедман, Тони Кван, Бинг Ге, Ларс Рённблом, Марк И. Маккарти, Панос Делукас, Тодд Ричмонд, Дэниел Берджесс, Тимоти Д. Спектор, Андре Черноф, Саймон Марсо, Марк Латроп, Мари Клод Воль, Томи Пастинен, Элин Грюндберг, Курош Р. Ахмади, Хрисанти Айнали, Эми Барретт, Вероник Батай, Джордана Т. Белл, Альфонсо Биль, Эммануил Т. Дермитзакис, Антигона С. Димас, Ричард Дурбин, Дэниел Гласс, Нилам Хассанали, Кэтрин Ингл, Дэвид Ноулз, Мария Крестьянинова, Сесилия М. Линдгрен, Кристофер Э.Лоу, Эшвар Медури, Паола Ди Меглио, Жозин Л. Мин, Стивен Б. Монтгомери, Фрэнк О. Нестле, Александра С. Ника, Джеймс Нисбет, Стивен О’Рахилли, Леопольд Партс, Саймон Поттер, Джоанна Сэндлинг, Магдалена Сековска, Со Юн Шин, Керрин С. Смолл, Николь Соранцо, Габриэла Сурдлеску, Мэри Э. Траверс, Лукия Цапруни, София Цока, Алисия Уилк, Цун По Ян, Крина Т. Зондерван
Среднее количество различных сайтов, которые посетил случайный прохожий на случайных графах
Катерина Де Бакко, Сатья Н.Маджумдар, Питер Соллич
Моделирование появления паттернов полярности межклеточного транспорта ауксина у растений
Сильвия Григолон, Питер Соллих, Оливье К. Мартин
Роль изомеризации в кинетике самосборки
Давид Аббаси-Перес, Х. Мануэль Ресио, Лев Канторович
Световое излучение в нелокальных плазмонных метаматериалах нанопроволоки
Брайан М. Уэллс, Павел Гинзбург, Анатолий Заяц, Виктор А. Подольский
апрель
Модели морфогенеза молочной железы, основанные на локализации стволовых клеток в развивающейся доле молочной железы
Габриэлла Хонет, Томмазо Скьявинотто, Федерико Вагги, Ребекка Марлоу, Токува Канно, Иренеуш Шиномия, Сара Ломбарди, Бхарат Бучупалли, Розалинд Грэм, Патриция Газинска, Верни Рамалингам, Джой Берчел Пиншотхам, Ананд Д. Габриэла Донту
Отсутствие функционала Латтинджера-Уорда и вводящая в заблуждение конвергенция скелетных диаграммных рядов для моделей типа Хаббарда
Евгений Козик, Мишель Ферреро, Антуан Жорж
Крупномасштабные флуктуации наибольшего показателя Ляпунова в диффузионных системах
Лаффарг, П.Соллих, Дж. Тайлер, Ф. Ван Вейланд
Повышенная сигнальная энтропия при раке требует безмасштабного свойства сетей взаимодействия белков
Эндрю Э. Тешендорф, Кристофер Р. С. Банерджи, Симоне Северини, Реймер Куэн, Питер Соллич
Динамика и мгновенные нормальные режимы в жидкости с аномалиями плотности
П. Чиамарра, П. Соллич
Количественная оценка высоты пироконвективной инжекции с использованием наблюдений за энергией пожара
Гонзи, П.И. Палмер, Р. Погам, М. Вустер, М. Н. Дитер
Усовершенствованные конструкции с разделенными делянками и многоуровневыми слоями
Лузия А. Тринка, Стивен Г. Гилмор
視 覚 的 伝 達
Нарушиге Шиоде, Шино Шиоде
Идентификация in Silico сайтов связывания PAP-1 в калиевом канале Kv1.2
Кристиан Йоргенсен, Леонардо Дарре, Кенно Ваноммеслахе, Киёюки Омото, Дэвид Прайд, Кармен Домене
Моделирование метадинамики смещения и обмена
Кармен Домене, Паоло Барбини, Симоне Фурини
Выявление механизмов связывания лигандов и стробирования каналов в ионных каналах, управляемых пентамерными лигандами, с помощью атомистического моделирования
Федерико Комитани, Клаудио Мелис, Карла Молтени
марта
Инфекция во взаимодействующей экономике
Pierre Paga, Reimer Kühn
Оптимизация тонких пленок рутената стронция для плазмонных приложений ближнего инфракрасного диапазона
Лаурентиу Брайч, Николаос Василантонакис, Бен Дзоу, Стефан А.Майер, Нил МакН Алфорд, Анатолий В. Заяц, Питер К. Петров
Асимптотическая дисперсия стационарных обратимых и нормальных марковских процессов
Георгиос Делигианнидис, Магда Пелиград, Сергей Утев
Подавление рассеяния от произвольных объектов в пространственно-дисперсных слоистых метаматериалах
Шалин Александр Сергеевич, Гинзбург Павел Алексеевич Орлов, Иван Йорш, Белов Павел Александрович, Кившарь Юрий Сергеевич, Заяц Анатолий Викторович
Пространственно-временные характеристики микромасштабных преступлений в уличной сети: применение сетевой техники пространственно-временного окна поиска для анализа преступных происшествий в Чикаго
Шино Шиоде, Нарушиге Шиоде, Ричард Блок, Блок Кэролайн
Ток через многопроволочный нанопереход в ответ на произвольное смещение, зависящее от времени
Майкл Ридли, Ангус Маккиннон, Лев Канторович
Спектры случайных стохастических матриц и релаксация в сложных системах
Reimer Kühn
Неравновесные стационарные состояния в теории Клейна-Гордона
Бенджамин Дойон, Эндрю Лукас, Коенрад Шальм, М.J. Bhaseen
Молекулярная динамика с машинным обучением квантово-механических сил на лету
Чжэньвэй Ли, Джеймс Р. Кермоде, Алессандро Де Вита
Февраль
Моделируемая структура и визуализация NTCDI на Si (111) -7 × 7
П. Джарвис, А. М. Свитман, И. Леккас, Н. Р. Чампнесс, Л. Канторович, П. Мориарти
Объединенное секвенирование 531 гена при воспалительном заболевании кишечника выявляет связанный редкий вариант в BTNL2 и указывает на другие гены, связанные с иммунитетом
Натали Дж. Прескотт, Бенджамин Лене, Кристина Стоун, Джеймс Си Ли, Кирстин Тейлор, Джо Найт, Эфтерпи Папули, Маддассар М. Мирза, Майкл А. Симпсон, Сара Л. Спейн, Грейс Лу, Франка Браттернали, Сюзанна Дж. Бампстед, Эмма Грей, Ариэлла Амар, Ханна Бай, Питер Грин, Гай Чанг-Фай, Бу’Хусейн Хэйи, Ричард Поллок, Джек Сатсанги, Майлз Паркс, Джеффри К. Барретт, Джон К. Мэнсфилд, Джереми Сандерсон, Кэтрин М. Льюис, Майкл Уил, Томас Шлитт, Кристофер Г. Мэтью,
Точность моделирования QM / MM с буферной силой для кремнезема
Анке Пегирон, Лусио Коломби Чакки, Алессандро Де Вита, Джеймс Р.Кермоде, Джанпьетро Морас
Соединение топологической и функциональной информации в сетях взаимодействия белков с помощью профилирования коротких петель
Сан Сук Чанг, Алессандро Пандини, Алессия Аннибале, Энтони К. К. Кулен, Н Шон Б. Томас, Франка Браттернали
Неравновесные конформные теории поля с примесями
Бернар, Б. Дойон, Дж. Вити
Гипероднородность и фазовое расслоение в смещенных ансамблях траекторий для диффузионных систем
Роберт Л.Джек, Ян Р. Томпсон, Питер Соллич
Извлечение данных о болезнях на уровне путей с помощью принципов гипербокса
Lingjian Yang, Chrysanthi Ainali, Aristotelis Kittas, Frank Nestle, Lazaros G. Papageorgiou, Sophia Tsoka
Январь
Неравновесные стационарные состояния в теории конформного поля
Денис Бернар, Бенджамин Дойон
Параболические дюны и их трансформации под воздействием экологических и климатических изменений
На Ян, Андреас С. В Баас
Свободные энергии из анализа динамических взвешенных гистограмм с использованием несмещенной модели марковского состояния
Эдина Роста, Герхард Хаммер
Достижения в области молекулярной квантовой химии, содержащиеся в программном пакете Q-Chem 4
Ихан Шао, Чжэнтин Ган, Евгений Епифановский, Эндрю Т. Б. Гилберт, Майкл Вормит, Йорг Куссманн, Адриан В.Ланге, Эндрю Бен, Цзя Дэн, Синьтянь Фэн, Дебашри Гош, Мэтью Голди, Пол Р. Хорн, Лейф Д. Якобсон, Илья Калиман, Рустам З. Халиуллин, Томаш Кусо, Арье Ландау, Джи Лю, Эмиль И. Пройнов, Янг Мин Ри, Райан М. Ричард, Мэри А. Рорданц, Райан П. Стил, Эрик Дж. Сандстрем, Х. Ли Вудкок, Пол М. Циммерман, Дмитрий Зуев, Бен Альбрехт, Итан Алгуайр, Брайан Остин, Грегори Дж. Беран, Ив А. Бернард, Эрик Берквист, Кай Брандхорст, Ксения Б. Бравая, Шон Т. Браун, Дэвид Казанова, Чун Мин Чанг, Юньцин Чен, Сиу Хун Чиен, Кристина Д.Closser, Дебора Л. Криттенден, Майкл Диденхофен, Роберт А. Дистасио, Хайнам До, Энтони Д. Дутой, Ричард Г. Эдгар, Шервин Фатехи, Ласло Фусти-Мольнар, Ан Гизель, Анна Голубева-Задорожная, Джозеф Гомес, Магнус В. Д. Хансон -Хайн, Филипп Х.П. Харбах, Андреас В. Хаузер, Эдвард Г. Хоэнштейн, Закари К. Холден, Томас К. Джагау, Хюнджун Джи, Бенджамин Кадук, Кирилл Хистяев, Джэхун Ким, Джихан Ким, Роллин А. Кинг, Фил Клунзингер, Дмитрий Косенков, Тим Ковальчик, Кэролайн М. Краутер, Ka Un Lao, Adèle D.Лоран, Кейт В. Лоулер, Сергей В. Левченко, Чинг Йе Лин, Фенлай Лю, Эстер Лившиц, Рохини С. Лочан, Арне Люенсер, Прашант Манохар, Сэмюэл Ф. Манзер, Шан Пинг Мао, Нарбе Мардироссян, Александр В. Маренич, Саймон А. Маурер, Николас Дж. Мэйхолл, Эрик Нойкамман, К. Мелания Оана, Роберто Оливарес-Амайя, Дарра П. Онейл, Джон А. Паркхилл, Трилиса М. Перрин, Роберто Певерати, Александр Прочюк, Дирк Р. Рен, Эдина Роста, Николас Дж. Расс, Шаама М. Шарада, Сандип Шарма, Дэвид В. Смолл, Александр Содт, Тамар Штайн, Дэвид Стюк, Ю Чуан Су, Алекс Дж. У. Том, Такаши Цучимочи, Виталий Вановски, Лесли Фогт, Олег Выдров, Тао Ван, Марк А.Уотсон, Ян Венцель, Алек Уайт, Кристофер Ф. Уильямс, Джун Ян, Сина Еганех, Шейн Р. Йост, Чжи Цян Ю, Игорь Ин Чжан, Син Чжан, Ян Чжао, Бернард Р. Брукс, Гранат К.Л. Чан, Дэниел М. Чипман, Кристофер Дж. Крамер, Уильям А. Годдард, Марк С. Гордон, Уоррен Дж. Хере, Андреас Кламт, Генри Ф. Шефер, Майкл У. Шмидт, К. Дэвид Шерилл, Дональд Г. Трулар, Арье Варшел, Синь Сюй , Алан Аспуру-Гузик, Рой Баер, Алексис Т. Белл, Николас А. Беслей, Йенг Да Чай, Андреас Дреу, Барри Д. Дунец, Томас Р.Фурлани, Стивен Р. Гвалтни, Чао Пинг Сю, Юсунг Юнг, Цзин Конг, Даниэль С. Ламбрехт, Ванжен Лян, Кристиан Оксенфельд, Виталий А. Рассолов, Людмила В. Слипченко, Джозеф Суботник, Трой Ван Вурхис, Джон М. Герберт, Анна Ивановна Крылова, Питер М.В. Гилл, Мартин Хед-Гордон
Характеристика агрегатов, образованных различными бактериальными липополисахаридами в растворе и при взаимодействии с антимикробными пептидами
Джанлука Белло, Джонни Эрикссон, Энн Терри, Катарина Эдвардс, М.Джейн Лоуренс, Дэвид Барлоу, Ричард Д. Харви
Непертурбативная гидродинамическая модель генерации кратных гармоник в металлических наноструктурах
Павел Гинзбург, Алексей В. Красавин, Григорий А. Вюрц, Анатолий В. Заяц
Топологические модели гетеромерных белковых ансамблей из масс-спектрометрии
Анаргирос Политис, Карла Шмидт, Элина Тьёэ, Алан М. Сандеркок, Керен Ласкер, Юлия Гордиенко, Дэниел Рассел, Андрей Сали, Кэрол В. Робинсон
Проводимость и селективность в каналах Na +, проанализированные с помощью симуляций метадинамики смещения и обмена
Симоне Фурини, Паоло Барбини, Кармен Домене
Проникновение и динамика открыто-активированного канала TRPV1
Леонардо Дарре, Симоне Фурини, Кармен Домене
Приложения обобщенного уравнения Ланжевена
Несс, Л.Стелла, К. Д. Лоренц, Л. Канторович
Инфраструктура на основе служебных программ для оптимального измерения сети
Бен М. Паркер, Стивен Г. Гилмор, Джон Шорманс
CO Организатор встреч EGU2020
Представленное исследование направлено на оценку вероятности переноса черного углерода от крупных лесных пожаров в северной тайге России, произошедших летом 2019 года, в арктический регион, а также на его осаждение на поверхность льда и вклад в коротковолновое радиационное воздействие.
Экстремальные лесные пожары наблюдались в 2019 году на территориях Красноярского края и Республики Якутия. Российская информационная система дистанционного мониторинга Федерального агентства лесного хозяйства предоставляет данные о площадях лесных земель, поврежденных различными видами пожаров. Эти данные были использованы для выбора десяти наиболее интенсивных и десяти наиболее продолжительных пожаров для каждого региона. Оценка массы топлива, доступного для сжигания, включая биомассу, подстилку и мертвую древесину, была сделана с использованием данных о запасах древостоя Государственного лесного реестра, дифференцированных для регионов Российской Федерации с применением национальных коэффициентов пересчета [Щепащенко и др.2018]. Выбросы черного углерода от лесных пожаров проводились с использованием методологии и коэффициентов сжигания из Руководства МГЭИК 2006 по национальным кадастрам парниковых газов и коэффициента выбросов черного углерода из Akagi et al. [2011].
Основным фактором, определяющим перенос частиц, является синоптическая ситуация. Блокирующие антициклоны и циклонические серии влияют на режим циркуляции и условия переноса частиц в Арктику. Для этих регионов климатическая повторяемость южных и юго-западных ветров летом составляет около 30-40%.Вероятность переноса атмосферной траектории от каждого выбранного пожара в арктический регион оценивалась с помощью траекторной модели HYSPLIT, а также использовались реальные синоптические данные для каждого выбранного пожара для анализа вероятности переноса облака выбросов в северные широты.
Эффект черного углерода, включая его концентрации в атмосфере, осаждение на поверхности льда, изменение альбедо поверхности в ледовой области Арктики и влияние дополнительного радиационного воздействия, связанного с выбросами СУ от лесных пожаров, было оценено с использованием климатической модели INMCM5 [Володин и др.л., 2017]. Источники аэрозоля, адвекция, гравитационное осаждение, поверхностное поглощение и улавливание осадками учитываются при расчете изменений концентрации аэрозоля. Радиационное воздействие, вызванное выбросом СУ от лесных пожаров, рассчитывалось с использованием модели SNICAR.
Работа поддержана проектом РФФИ № 18-05-60183.
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
Володин Е. М., Мортиков Е. В., Кострыкин С. В., Галин В. Я., Лыкосов В. Н., Грицун А.С., Дянский Н.А., Гусев А.В., Яковлев Н.Г. Моделирование современного климата с помощью климатической модели INMCM5, Climate Dynamics, 2017, doi: 10.1007 / s00382-017-3539-7.
Руководящие принципы национальных инвентаризаций парниковых газов МГЭИК 2006 г., Vol. 4: Сельское, лесное и другое землепользование (IPCC, 2006
K. Akagi, RJ Yokelson, C. Wiedinmyer, MJ Alvarado, JS Reid, T. Karl, JD Crounse и PO Wennberg, «Коэффициенты выбросов для открытых и домашних хозяйств. сжигание биомассы для использования в атмосферных моделях », Атмос.Chem. Phys. 11 (9), 4039–4072 (2011).
Щепащенко Д., Молчанова Е., Швиденко А., Блыщик В., Дмитриев Е., Мартыненко О., См. Л., Кракснер Ф. (2018) Улучшенные оценки факторов расширения биомассы для лесов России // Леса. — 9, 312. С. 1-23. — https://doi.org/10.3390/f
12Произошла ошибка при настройке пользовательского файла cookie
Этот сайт использует файлы cookie для повышения производительности. Если ваш браузер не принимает файлы cookie, вы не можете просматривать этот сайт.
Настройка вашего браузера для приема файлов cookie
Существует множество причин, по которым cookie не может быть установлен правильно. Ниже приведены наиболее частые причины:
- В вашем браузере отключены файлы cookie. Вам необходимо сбросить настройки своего браузера, чтобы он принимал файлы cookie, или чтобы спросить вас, хотите ли вы принимать файлы cookie.
- Ваш браузер спрашивает вас, хотите ли вы принимать файлы cookie, и вы отказались. Чтобы принять файлы cookie с этого сайта, нажмите кнопку «Назад» и примите файлы cookie.
- Ваш браузер не поддерживает файлы cookie. Если вы подозреваете это, попробуйте другой браузер.
- Дата на вашем компьютере в прошлом. Если часы вашего компьютера показывают дату до 1 января 1970 г., браузер автоматически забудет файл cookie. Чтобы исправить это, установите правильное время и дату на своем компьютере.
- Вы установили приложение, которое отслеживает или блокирует установку файлов cookie. Вы должны отключить приложение при входе в систему или проконсультироваться с системным администратором.
Почему этому сайту требуются файлы cookie?
Этот сайт использует файлы cookie для повышения производительности, запоминая, что вы вошли в систему, когда переходите со страницы на страницу. Чтобы предоставить доступ без файлов cookie потребует, чтобы сайт создавал новый сеанс для каждой посещаемой страницы, что замедляет работу системы до неприемлемого уровня.
Что сохраняется в файле cookie?
Этот сайт не хранит ничего, кроме автоматически сгенерированного идентификатора сеанса в cookie; никакая другая информация не фиксируется.
Как правило, в файле cookie может храниться только информация, которую вы предоставляете, или выбор, который вы делаете при посещении веб-сайта. Например, сайт не может определить ваше имя электронной почты, пока вы не введете его. Разрешение веб-сайту создавать файлы cookie не дает этому или любому другому сайту доступа к остальной части вашего компьютера, и только сайт, который создал файл cookie, может его прочитать.
.